Амлет, сын Улава - страница 14

Улица вдруг сделала резкий поворот: хотя я и был готов поклясться именем своего отца, что не ступал в сторону или за угол, но оказался я именно за этим поворотом, и там меня, конечно, уже ждали.

Дух оказался похож на человека. Время встало, потеряв «было» и «будет», оставив ненадолго только «здесь и сейчас».

Он восседает в чудном, будто обтянутом серой кожей, кресле, очень удобном на вид. Ему лет тридцать: замечательный возраст, когда мужчина еще не стар и не немощен, но уже умен, опытен и успел завести нужные знакомства.

Одет он добротно и даже дорого, но по-домашнему: в синие штаны, будто сшитые из тонкого линялого паруса, и клетчатую рубаху богатого красного цвета. Одна нога мужчины обута в тонкой работы башмак, будто из кожи, а будто и нет, вторая – боса.

Волос его черен, и стрижен почти коротко: не так, как мы стрижем трэлей, но видно, что шлема он не носит.

Дальше, как и положено образу духа, идет несуразица: при мужчине нет никакого оружия, будто он взаправду трэль, и он вовсе бос лицом, как жрец народа франков. Видно даже, что борода и усы у него не просто не растут, а тщательно выскребаются не реже раза в день. Еще у него очень крупные зубы, и один клык даже выступает за губу, глаза раскосые, а тон кожи лица – светлый, но оттенков бурого и зеленого, причем одновременно.

Рассматривать человека без единого слова невежливо – разве что, собираешься его немедленно убить, или, скажем, приобрести на невольничьем рынке. Я собрался поздороваться, и время немедленно вернулось к нормальному своему ходу.

– О, надо же, а я думал – врут все долгогривые! – дух мужчины привстал в своем кресле и всмотрелся в меня довольно внимательно. – Привет, Анубис! Спасибо, что поторопился, а то я тут уже успел заскучать.

– Имя мне Амлет, о не знающий вежества! – если мне что-то и было известно о духах и мире духов, так это то, что покровителя следовало немедленно поставить на положенное тому место и обозначить свое главенство: иначе могло случиться всякое. Свое же имя я назвал без страха и содрогания – все равно оно было детским и неполным.

– Ржавый, – сообщил мне мужчина. Сказал он это так, что я понял: это имя или прозвище, на которое дух готов откликаться. Слово было сказано не совсем так, как привычно данам, норвежцам или исландцам, но мало ли как говорят люди полуночи, поселившиеся в дальних краях: например, речь жителя Агьюборги сходу понять вообще почти нельзя, а ведь слова произносятся те же самые!

– Ты же не рыжий, – засомневался я. – Хотя, наверное, имя твое под стать масти уже моей?

– Причем тут масть? – удивился дух. – Хотя, если настаиваешь, то по масти я буду фраер. Как у вас тут положено заходить в хату?

– Ты, верно, из саксов? Кажется, именно в их языке есть это слово… Да и говоришь ты странно, отдельные слова понятны, вместе же в них нет смысла, – я решил прояснить сразу и все. – И потом, ты назвал себя свободным, а сам безоружен!

Дух повел себя необычно, как и положено духу: взялся рукой за лицо и так просидел с десяток ударов сердца.

– Так, давай сначала, – мужчина достал откуда-то из-под рубахи длинную и тонкую вещь, немного похожую на очень большое стило для письма: мне уже доводилось видеть такие у иноземных купцов, за неясной надобностью заплывших в наш вик. Оружием вещь не выглядела, и я решил не проявлять опаски, неуместной и постыдной.

Вещь, двигаясь будто сама по себе, стала выписывать в воздухе знаки: я видел огонек на дальнем от руки духа конце вещи, да и сами знаки некоторое время держались в воздухе. Дух колдовал, и колдовал молча, хотя так, кажется, не бывает.