Я все понял. Нет, предстоящая операция меня не волновала. Я понял, и притом сердцем, почему так быстро выздоравливаю. У меня появилась цель, и я спешил ее исполнить. Много целей. И много спешки. Но все они были исключительно хорошими, и организм это понял и решил мне помочь. Я вспомнил слова той же Марты, что должен любить свое тело. Теперь я его искренне полюбил и благодарил. И вообще, я уже любил всех. Лизу, Стива, всех профессоров, и даже нянечек, которых я до этого просто не замечал, а ведь они меня обмывали каждый день, ухаживали. Даже Лизиного шефа любил.
Я очнулся в своей же палате. Наркоз начал отходить и нога ныла. Зато, моя голова лежала прямо на подушке, гипсовой прослойки не было. Меня предупредили, чтобы я не мотал головой в разные стороны, и поберегся бы немного. Но факт был фактом. Я мог смотреть на всех входящих и сидящих рядом. Я даже увидел свое окно, которое было справа, и от которого шел свет. Несмотря на ногу, я находился в состоянии полной эйфории. Наложенного гипса еще оставалось много, я не мог ни попробовать, ни ходить, ни двигать руками, только кончиками пальцев. Но голову досрочно освободили!
Все выходные я провел в раздумьях и воспоминаниях, уважительно относясь к просьбе Лизы. Не знаю, все ли я вспомнил, или нет, но мне показалось, что очень много. К сожалению, в некоторых моментах мне не удавалось сдержать слезы. Большинство воспоминаний были чернее тучи. Но я старался относиться к ним, как будто речь шла не обо мне. Получалось не всегда, отсюда и слезы. Наконец, я попытался стать героем для Лизы. Расслабившись, я стал повторять слово *дочь*, ведь я знал, что именно она будет следующей. Я повторил его, наверное, раз сто, но не увидел ни Марту, ни каких-либо видений. Чувства тоже молчали. – Вот так тебе, Джон, – сказал я себе с грустью, – без Лизы тебе слабо, без Марты – тоже, сам ты ничего не умеешь. – Я передумал и перепробовал все, что можно, но никакого эффекта не было. Почему?! Наконец, меня осенило: я ведь никогда не видел дочки. Моя жена сказала, что ушла, будучи беременной ею. Как я мог ее представить, если этого в памяти быть не могло. Все понятно, кроме одного. Я понимал, что она меня тоже ненавидела, хотя лично не знала. Значит, ей наговорили жена и сын? Но зачем? Кроме дочки, я не знал, то есть не помнил, кого мне можно было бы еще представить. Я бросил это занятие, и вернулся обратно. Интересно, но я вспомнил еще немало деталей, больше о жене и сыне. Мать, как не старался, я помнил плохо, отрывками. Но ведь я был тогда еще ребенком.
Ночами я опять переключался на Марту, и продолжал с ней разговаривать. То есть, скорее всего, с ее туманом. Каждый такой разговор что-то оставлял в душе. Я не понимал что, но чувствовал, что это было хорошим, или я начинал видеть некоторые вещи немного по-другому. Добрее, что ли, или чище.
Наконец настал понедельник. Я проснулся рано, и сразу повернул голову в сторону входа. Лизы долго не было, но, наконец, она появилась, и не просто, а с букетом цветов. Меня бросило в жар. Почему я почувствовал, что этот букет для меня? Ведь его запросто могли подарить ей кто угодно.
– Джон, милый, ты не представляешь, как я по тебе соскучилась, – это были ее первые слова. – Я знаю, я все знаю, какой ты молодчина, и я просто купила этот букет для тебя.
У меня навернулись слезы, и я ничего не мог сказать. Лиза тем временем, сходила и принесла маленькую скромную вазочку, и поставила в нее цветы. В палате замечательно запахло.
