Это мне удалось. На работе некогда было думать о Нине, а вечером я поехал к тете в дом отдыха по путевке собеса. Вернувшись домой, я обнаружил в двери записку: «Глеб, милый, спаси меня! Я люблю тебя».
Я гнал, как сумасшедший, и молил бога, чтобы не встретились гаишники. Для меня почему-то было очень важным поспеть к Нине до полуночи. Я влетел в подъезд без двадцати двенадцать. Нина ждала меня у двери. Через плечо у нее висела женская сумка, а у ног стоял маленький чемодан.
Она прильнула ко мне и заплакала. Я обнял ее за плечи и повел вниз. Мы сели в машину, и я рванул с места. Ночь была темная, без единой звездочки. В голове была одна мысль: добраться до окружной дороги, не свалившись в кювет. Я напрягал глаза, вглядываясь в извилистую, в рытвинах и ухабах, дорогу, петлявшую между деревьев.
Мотор заглох, и фары потухли разом метрах в семидесяти от окружной дороги.
– Бежим! – крикнул я Нине.
Она держалась за голову.
– Опять..начинается..как знала, – заговорила она. – Свяжи меня покрепче и уноси отсюда. Не обращай внимания, если я буду вырываться.
Я выскочил из машины, достал из багажника веревку и метнулся к Нине. Она шла мне навстречу, протягивая руки. Едва я их связал, как она спокойно сказала:
– Не надо, я передумала. Развяжи меня.
Я на секунду замешкался, а затем другим концом обмотал ей ноги у туфлей. Не обращая внимания на ее протесты и сопротивление, я взвалил ее на спину и побежал к окружной.
– Стой! – раздался сзади меня голос.
Я словно споткнулся и едва не выронил вырывавшуюся Нину. Подхватив ее поудобнее, я обернулся, но никого не увидел. Как и не слышал приказавший мне стоять голос. Страх сковал меня с головы до ног. Я стиснул зубы и продолжал идти вперед.
– Я сказал, стой! Отпусти ее!
Откуда исходил голос, я знал, хотя он был беззвучный. И в то же время я его отчетливо слышал. Почувствовав опять страх, я разозлился и огрызнулся:
– Хер тебе. – Стиснув зубы, я рванулся вперед и… не сделал ни шага.
– Не жалко отдать? – спросил голос, как мне показалось, с насмешкой, в которой я уловил угрозу. – Смотри.
Мои руки сами разжались, и я судорожно стал ощупывать пах. Но радость оттого, что там все оказалось на месте, я не испытал, увидев, как Нина исчезла за спиной, откуда послышалось новое приказание:
– Стой на месте и не оборачивайся, пока мы не улетим.
Я стоял, как приклеенный, глядя беспомощно на толстый ствол дерева перед собой, повторяя лихорадочно, как в бреду: «Пока мы не улетим» с нажимом на «мы» и на «улетим».
– Плевать я на тебя, козел, хотел, – крикнул я, безуспешно пытаясь обернуться.
Мне показалось, что я услышал:
– Если доплюнешь. А просто козла я тебе прощаю.
Через какое-то время, показавшееся мне вечностью, я смог оторвать от земли ноги и поплелся к машине. Не доходя до нее, я увидел со стороны Нининого дома поднявшийся в небо знакомый мне светящийся столб. У меня хватило сил лишь заскрежетать зубами и выругаться. Столб давно исчез, а я все еще стоял, сжимая в бессилье кулаки.
Подъехав к Нининому дому, я глянул на ее окно. Света в нем не было. На всякий случай я поднялся на второй этаж и позвонил. Потом спустился вниз и постучал в дверь Николая Ивановича.
Мы присели с ним на скамейку, закурили. Я рассказал о происшедшем.
– Я тебя предупреждал, – сказал Николай Иванович. – Забрал бы ее давно отсюда и ничего этого не случилось бы.
– Я пытался, – повторил я уныло. – Она не хотела.
