и
здесь передо мною?
Это – дуб; но кроме его, множество других дерев носит то же самое название.
Высокий, ветвистый и т. д.; но все эти определения суть всеобщие выражения, равно применяемые и к другим предметам. Так что чувственному созерцанию остается только одно средство –
указание своего предмета:
этот стол,
это дерево. Но и это средство недостаточно для удержания предмета. То, что было
здесь, теперь уже не
здесь, а
там, а наконец уже и не
там, но совсем исчезло и заменилось другим. Мало того, одно сознающее
я говорит:
здесь дерево, и в то же самое время другое
я утверждает, что
здесь дом; и оба равно правы, потому что оба указывают, основываясь на своем не(по)средственном созерцании. Наконец, одно и то же
я в различные моменты времени утверждает различные, друг другу противоречащие истины:
здесь дерево, теперь ночь, а потом:
здесь дом, теперь утро; так что одна истина отрицается и уничтожается другой и заместо
мнимых единичных предметов чувственная достоверность должна ограничиться указанием
всеобщего здесь, которое один раз
дом, а другой раз
дерево, и всеобщего теперь, которое может быть и днем, и ночью и т. д. Но чувственной достоверности остается еще одно средство для удержания своего единичного предмета; а именно: созерцающее
я, отвлекая от созерцания других и от своих собственных прошедших или будущих созерцаний, утверждает, например, что
теперь ночь и
здесь дом, и не хочет знать о том, что утверждают другие
я, не заботится о том, что оно само говорило прежде или скажет впоследствии, и не сравнивает даже своего настоящего
теперь с своим настоящим
здесь. Для того чтоб удостовериться в этой истине, мы должны вступить в созерцание
этого единичного я, ограничившегося
этим единичным теперь и этим единичным здесь. Пусть оно укажет нам. Оно указывает нам единичное
теперь; это теперь; но оно уже исчезло во время самого указания, и оно уже не сущее, но
прошедшее, заменившееся другим теперь, которое точно так же исчезает и дает место другому. Но что прошло, того уже нет, а нам указывается сущее
теперь, и мы возвращаемся к первому
теперь, но уже не как к
единичному, но как к
всеобщему, заключающему в себе бесконечное множество единичных
теперь. Таким образом, указание есть
диалектическая опытность (Erfahrung) самой чувственной достоверности, узнающей в ней, что указываемое ею
теперь не есть то
единичное и непосредственное, которое оно
мнило (meinte), но
всеобщее, простое, в себе рефлектированное «теперь», заключающее в себе множество других
теперь, или Время вообще.
То же самое движение повторяется и в указании единичного здесь. Это здесь имеет свой верх, свой низ, свою правую и левую стороны, которые, в свою очередь, имеют свой верх, низ и т. д., так что указываемое здесь есть не как единичное и непосредственное, но как пространство вообще, как простая и всеобщая среда, заключающая в себе множество других здесь.
Мы не можем не повторить здесь слов Гегеля (Phanomenologie des Geistes, 81—64 Seite)[21], которые объяснят лучше всего результат всего нашего исследования:
«Ясно, что диалектика чувственной достоверности есть не что иное, как простая история ее движения или ее опытности, и эта сама чувственная достоверность не более как эта история. Вследствие этого обыкновенное сознание доходит также до этого результата и беспрестанно испытывает то, что в чувственной достоверности есть истинного; но потом снова позабывает его и всегда начинает движение сначала. И потому странно, что в противоположность этой опытности утверждают обыкновенно, основываясь на всеобщей опытности, как философское положение и как результат скептицизма, что реальность, или бытие, внешних предметов как
