Где с улыбкой пустой недовольные страсти
В пресыщенья жестокой печали увязли.
Светлой прядью небрежной смущенно прикрыт
Глаз насмешливо-чистых неземной малахит,
Ногти черные вдвое длиннее моих,
На запястьях оковы из кожи блестящей,
С томной стали кольцом, наслажденья манящим.
И щипцами изъедена бровь золотая,
Увлеченный порок ей изгиб предлагает,
И в движении губ поцелуев межлунных
Пыль сияет в восторге штормов многоструйных.
Я за ним перешел в холла сумрак туманный,
Где средь пальм притаились орхидеи-мулатки
И меж люстры подвесок обвисло-хрустальных
Бьется свет в исступленно-глумливом припадке,
Статуй мраморных стража под аркой стоит,
И колонн маслянисто мерцает гранит.
В том тропическом мареве юная плоть
Словно злой лихорадки виденье плывет,
И качает бедром, бледной нежности морок,
За собою манит под оборванный полог.
Возлежит на кровати в три шкуры медвежьих,
Под шелками, вобравшими ровность прилежно,
Узкоплечий старик в парике чернокудром,
Замер он в созерцаньи потерянно мудром.
У изножья его на огромном экране
Отрок длинноволосый, в тенях и румянах
Растирает по члену чужому помаду.
О тестикулы бьется локон златотугой,
Губы черные пенной исходят слюной,
Тонких стая цепей член сжимает собой.
– Я тебя узнаю, королевский бастард,
Сын владычицы – шлюхи и роты солдат.
Ты к предательству склонен как солнце к затменью,
Сохраняешь его ты забывчивой нефтью,
Удивить нас желаешь бесподобным явленьем
И людей о себе с отвращеньем заставить
Говорить словно ты есть предвестник страданий.
Униформу на твоем обесчещенном теле
Алхимических войск лицезреть мне приятно.
Сам служил в них когда-то, управляя големом
И сжигая врагов философским напалмом.
Сей мундир я нашел в доме рыжеволосой,
В перерыве меж наслажденьями громкими,
Ожидая, пока к ней, опутано-сонной,
Сознанье вернется, неуверенно-робкое.
Плыл за окнами белым соглядатаем холод,
Между щелями окон хвалебные оды
Пел потерянный вьюгой ветер смурной,
Восхищаясь тому, как кричала и выла,
Юной прелести дева, терзаема мной.
Одинокой оставив, на восток был отправлен
Вслед за братом отец усмирять наглецов,
Пожелавших отнять у королевства
Несколько изувеченных тьмой островов.
Я открыл шкаф рассохшийся, глухо скрипевший,
Где меж платьев, сорочек и кружев распутных,
Сей мундир пребывал, отдыхая от битв,
Весь в ожогах и шрамах, упрямо-беспутных.
Без погонов и знаков различия,
На петлице гомункулус сворачивается,
Происхождения святые таинства
Глумливой усмешкой в нем отзываются,
Подвывающей от мира сложности.
Наград же к мундиру тому не имелось,
Без намеков он на милую доблесть былую.
И когда я его без стесненья примерил,
Оказался он мне и приятен и в пору.
Подношу я к лицу эту грубую ткань,
Запах ртути ничем из нее не изгнать,
В сердце бьет он как яростный мизерикорд,
И о лунных степях мне с восторгом поет.
Перед зеркалом шатким, янтарно надтреснутым,
Я себя созерцал, наслаждаясь виденьем
О батальных мечтах и чудесных раненьях,
Отвлеченный лишь девы стоном сдавленным,
Под кляпом между разбитых губ вставленным.
Рад теперь я, что оставил себе сей мундир неряшливый.
– Я пою твою мудрую доблесть, воитель
И память о прежних твоих совершеньях,
С королем проведенных великих сраженьях
Как поет о последней мечте осквернитель.
Но твои все в былом дни всевластных восторгов.
Мне оружье отдай и я путь свой продолжу
К разрушенья и счастья искрометным истокам.
Мне отродья нужна королевского смерть,
Сладострастья зайдется тогда круговерть.
