Анчутка - страница 4
– Так про ведьмаков героические песни поют, – не унимался анчутка. – А мы, бедные, только брань слышим. Живем не пышно, нигде не слышно.
Егерь хотел возразить, но попутчик, похоже, вошел во вкус и страдал, словно мадонна на паперти.
– Всю жизнь тянем лямку, пока не выроют ямку.
Услышав про ямку, Леха аж споткнулся.
– В какую там ямку ты собрался?
Анчутка понял, что чутка переборщил, но самобичевание, похоже, захватило его целиком.
– Так и прозябаем, хоть весла суши, хоть затылок чеши. Нечисть, одним словом.
– Были нечистью, или не были, – а домовых чтят. И духам предков поклоняются. И лешакам урон не чинят, лес берегут.
– Ага, не чинят. Года два назад три мужика в лесу заблудились, так вся деревня вышла лешего гонять. И с топорами, и с факелами, и с колокольчиками – чуть лес не спалили начисто, еле сами выскочить успели.
– А чего лешего извести решили? Может, он мужиков по кругу водил?
– Ну водил. Так в овражке, куда они поперлись, гномы свадьбу играли. – Анчутка разгорячился. – Ну как туда мужиков пускать? Гномы бы их в пещеру и уволокли, чтобы место не выдавать. А так походили три дня по лесу, и целыми в деревню вернулись. Это же, пойми, целая политика перед лешим нарисовалась. Как умеешь, так и разводи две беды, пока третья не пришла. Она ведь, беда, – выпустишь с воробушка, очутится с коровушку.
Леха и без анчутки знал, что леший ради забавы с человеком связываться не станет. У него в лесу своих дел полно. То деревья ураган повалит, то в зверином хозяйстве мор и голод, а то и чужая стая волков заскочит. А волк – он только в своем углу разорения не учиняет, у него каждая заячья тропка на учете, каждая коза в нужном перелеске стоит. Но если голод либо человек с места согнал – волчья стая немногим от мародеров отличается, что схватил – то и твое. Все одно – чужие места, обустраивать толку нет.
Так что лешему не до потехи, успеть бы свои дела решить. То же и кикимора – если дурак либо пьяница, может и в воду макнуть. Глядишь, либо поумнеет, либо протрезвеет. Как ни крути – наука. И обижаться только на себя нужно. Но обижаются почему то на кикимору.
– Леха, – анчутка не унимался, – я вот все не пойму, что так про ведьмаков и сказки, и песни, и былины сочиняют. Они ведь за деньги рубят, на кого покажут. А чью он там голову принес – пойди, разбери. Может, брешет.
– Нет, не брешет. Они так воспитаны, как топор – ни себе, ни другим спуску не дают. Так что кикимору за медузу Горгону выдавать не будет. Другое дело – кикимора в иных землях зовется водяная баба, и характером пожестче бывает. Особенно где воды мало, не любит она, когда в болоте разорение устраивают. А все эти героические рассказы – просто художественный вымысел с элементами, так сказать, коммерческой рекламы.
– Да, реклама. – Анчутка задумался. – Кабы у дятла не нос, кто бы его в лесу знал…
Так в разговорах до Черных Скал и дошли.
Полуденница
Поле, куда крестьянин привел Тризу, раскинулось на пригорке. С одной стороны его подпирало пастбище, с другой – проселочная дорога, плавно уходящая в овраг. Редкие кусты спиреи виднелись по краю оврага, избитого копытами деревенского стада. Для полуденницы места лучше не найти – ни деревца, ни речки.
Триза отпустил коня пощипать чахлую травку, а сам присмотрел себе местечко на краю поля, недалеко от дороги. Солнце стояло в зените, и даже мошкара старалась найти себе место с нижней стороны листьев, в тени.