Есть в племени и особая женщина – нудук. Живет она на другой стороне озера, куда доступа чужакам нет. Там же находится спуск в священную пещеру с источником целебной воды.
Однажды мне довелось там побывать. Поводом послужила рана, которую я получил, снимая козленка с уступа. Глупостью было лезть туда самому, а не звать кого-то из племени. Даже дети здесь ползают по склонам с ловкостью ящерицы, меня же называют за глаза «двуногим верблюдом», добавляя «болтливый». В их глазах я, наверное, таким и являюсь – неуклюжим болтуном. Но ободранная нога и рука сослужили мне неплохую службу.
Нудук была стара. Кожа на ее лице напоминала запечный клубень бакалеи. Голос скрипуч. Волосы побелели. Но движения все еще хранили силу прежних лет.
– Это история моего народа.
Мы спускались по отполированному тысячами ног проходу. Здесь уже чувствовалось присутствие воды. На стенах блестели капли влаги. Снизу тянуло сыростью и не верилось, что в паре десятков метров наверху – дневное пекло.
Я шел, с благоговением разглядывая росписи на стенах и понимая, что я, вероятно, первый из иностранцев вижу это чудо. Цветные росписи были в отличном состоянии и явно обновлялись. Здесь встречались изображения луны, солнца, Великой матери, стилизованные и в виде людей. Сверкающие в свете факела капли придавали росписи изысканный вид.
Торжественность момента и восторг – я в священном месте – туманили мозг, а, может, это была боль от ран, но я не удержался от вопроса, который мучил меня давно:
– Скажите, а мне можно пойти путем песка?
Нудук замерла. Имени у нее не было. Все так и звали ее – нудук, что на языке троглодов означало «слышащая пески». Женщина повернулась ко мне, обвела пальцем с потемневшим от работы ногтем рисунок солнца на стене, усмехнулась и ответила:
– Почему нельзя. Можно. Только для идущего путем надо родиться в пустыне. А если ты чужак, то другого варианта, как умереть – нет.
Боль все еще туманила мозг, потому я не сдержал возмущения:
– Но я же умру!
– Умрешь, – согласилась нудук, – но если пустыня сочтет достойным, она вдохнет в тебя жизнь. Вот так.
Дунула на ладонь, сжала, потом раскрыла пальцы, демонстрируя фасолину с проклюнувшимся ростком. И тот рос, прямо на глазах, пока не обзавелся двумя листами.
Нудук по-мальчишески свистнула, и из темноты пещеры примчалась девчонка. Сколько я себя помнил, со старухой всегда была пара-тройка девочек. Сунула ей проросшую фасоль, и девочка умчалась наверх – сажать, наверное.
Я был рад за росток фасоли, но оказаться на его месте не был готов. Лет бы на десять моложе… С возрастом же я начал больше ценить небо над головой, а не риск его потерять.
– А это что? – ткнул пальцем в рисунок цветка на стене. Исключительно, чтобы отвлечься от мыслей о смерти и возрождении. Хотя рисунок был достоин внимания. Цветок? Среди песков?
– А это, – в голосе нудук внезапно появился благоговейный трепет, – дар-дук – роза песков. Та, что идет впереди меня. Та, которой я обмою ноги.
Не скрою, услышанное заставило мою душу затрепетать. И кто же эта женщина, которой сама нудук будет обмывать ноги?
– Кто она? – спросил я, не надеясь на ответ, но нудук ответила.
– Я слышу пустыню, ее ветер несет мне слова, которые я понимаю, но если я крикну в ответ – пустыня не ответит. Мой голос слишком слаб для нее, а вот голос дар-дук услышат в каждом уголке. Она будет не только говорить с песками, но и повелевать ими.
