», как-то совершенно незаметно пережил молодость, умудрившись не нажить себе каких-нибудь особых ностальгий по этому поводу, и вступил в то, что в его широтах зовётся зрелостью. Вступить-то вступил, да только примерно так, как вступают в одно не очень хорошее вещество, которое тот же поэт, вообще любящий раздавать всему и вся имена – назвал «метабрамфатуры раздора». Отчего распад органической материи обязательно должен сопровождаться невыносимым зловонием, при том что юность, рост, цветение – благоухающими ароматами, кои вообще – эстетически гораздо более приятны – был щепетильный вопрос, коего фантазия эС-Пэ, слава богу, не задевала. Но задевала поэта, и тот таки для себя её решил, примерно в следующем ключе: сие есть вопрос не материи, а нашего отношения к оной, нашей оценки Ея – в добро или во зло. Имеем ли мы право абсолютизировать одно и релятивировать (при слове «релятивировать» ему слышался острый привкус понятия «профанировать», а также парочка ещё ближе приходящихся к грани цензурности выражений) – придавать характер относительности – другое? Эта тематика была уже ближе эС-Пэ, который поэтов (за редким исключением, фатально подтверждающем правило) не читал, в сочинении неких потусторонне отвлечённых произведений замечен не был. Вообще же, дело было не в пресловуто-пресловутом «кризисе среднего возраста», коего, как он считал, ещё не достиг, и даже намеревался перескочить его и вовсе, и не в так называемой проблеме самоидентификации – с этим тоже всё обстояло как нельзя лучше – он был более чем настоящий полковник (в свои-то года!), герой по духу, а не только по имеющемуся у него знаку отличия, словом – полноценно рукоподатный участник общества. А всё дело было в том, что Королевский полагал необходимым для каждого отличного от абсолютного нуля человечка наличие некоего, как он называл на английский манер – «поинта», так оно звучало куда благородней чем «пунктик», «идея-фикс», или – того хуже – совершенно идиотское идиоматическое выражение «у каждого свои тараканы». Тараканов – совершенно определённо – надлежит травить, а не культивировать в своей черепной коробке. Свой же поинт он культивировал без зазрения совести и прочей «сумняшеся ничтоже» (как однажды ляпнул всё тот же поэт, будь он… а впрочем – этого достаточно – просто будь!). Сергей Павлович даже выдумал ему название на всё тот же буржуинский манер, что характерно – сам при этом манерностью ни в малейшей степени не страдая, и даже, аккуратно говоря – несколько недолюбливая болезных страдающих. И назвал он его «spirit fiction», что, обладая сколь угодно развитым воображением, сложно перевести иначе, как «духовная фантастика». Нет, он – боже упаси («помилуй… ГЛОНАСС», как неудачно сострил уже помянутый всуе борзописец) – не писал ничего фантастического в общепринятом поинте смысла, да и вообще – писал ли вовсе? В лучшем случае – протоколы измерений, докладные записки и тому подобную служебную шелуху. Возможно, он мог бы заняться и написанием чего-то более интересного, но ему положительно претило выдумывание сюжетов, высасывание из пальца имён, событий, оборотов речи, посадок головы, бытовых мелочей, глубин, характеров, душеспасительных бесед, ночных бдений, нервических метаний героя, полу_героя, недо_героя… Идеям же под грифом «Сакрально!» он отводил место в голове, именно там, где им и надлежит жить, рождаться и умирать от природы. Выдавать же их миру следует выборочно, тщательно подобранным и надёжным реципиентам. эС-Пэ – коллекционировал «духовный опыт». Причём опыт этот он понимал тоже своеобразно, например, с нескрываемым скепсисом относился ко всяким «духовным практикам» (тех, что – да, да – всё тот же – обозвал «
