– К чему так ставить вопрос. Для меня семья и сицилийская мафия не одно и тоже.
– Нет, с вашего разрешения, я объясню. Смотрите, – старик сложил пальцы так, если бы держал волейбольный мяч, – семья в том виде, в каком мы ее видим сейчас, представляет собой замкнутый, изолированный от общества союз, порождающий все виды антисоциальной деятельности. Но она же в противовес ненадежности общества, является стабилизирующим центром, и современная социальная структура нигде в мире не может существовать без этой стабильности. Стремление к стабильности не объясняется лишь экономическими причинами, оно глубже и сложнее. Если человек разрушит семью, он сможет обрести другие формы надежности, нашедшие выражение в коллективе, вере и так далее, но все это, в свою очередь, породит свои проблемы. Следует понять суть стремления к внутренней психологической замкнутости, а не просто подменять ее одну разновидность другой.
– Не понимаю, значит…
– Значит, проблема не в семье, но в желании защитить себя. Разве это стремление, в любых его проявлениях, не ограничивает? Дух ограничения проявляет себя в виде семьи, собственности, государства, религии и прочего. И разве это стремление к внутренней защищенности не порождает ее внешние формы, которые всегда играют роль ограничения? Само желание жить в безопасности эту безопасность разрушает. Ограничения, разделения неизбежно несут с собой распад; его симптомы – национализм, классовый антагонизм и война. Семья, как средство внутренней защищенности, есть источник беспорядка и социальных катастроф.
Мой новый знакомый посмотрел на меня, вероятно оценивая, насколько я заинтересованный слушатель и стоит ли продолжать дальше:
– Поверьте, дело обстоит именно так. Мы обретаем внешнюю защищенность только тогда, когда не ищем защищенности внутренней. Не удивляйтесь, до тех пор пока я буду использовать вас или кого-нибудь другого для обретения своей внутренней психологической защищенности, я должен быть обособлен; самым главным становится я, моя семья, моясобственность. До тех пор пока семья будет средством самозащиты, будут возникать конфликты и люди будут страдать.
– «И враги человеку домашние его», – пришло мне на ум.
– Прекрасно сказано! Использовать другого, чтобы удовлетворить свои желания и обезопасить себя, – не значит любить. В любви не возникает желания обезопасить себя; любовь – состояние уязвимости, единственное, при котором невозможна отчужденность, вражда и ненависть. На основе такой любви может быть образована семья, которая не будет замкнута на себе и обособлена от всего остального.
Собеседник замолчал, откинулся на спинку скамейки и по прикрытым векам и мечтательной полуулыбке стало ясно – разговор окончен.
Я поднялся и пошел к выходу из ашрама и почти уже миновал старинные, кованые ворота, когда к ним стремительно подкатил видавший виды «Мустанг» неопределенного цвета. От резкого торможения он уткнулся носом в землю, облако бурой пыли наконец-то настигло и злорадно накрыло его, дверца открылась и из машины выпорхнула Элен.
– Эй, едем! – радостно крикнула она, из-за ограды помахав рукой старику.
За ней вышел Ральф и, очевидно, господин Робинсон, грузный, краснолицый человек. Он обливался потом, с раздражением вытирая его со лба и шеи платком. Когда они поравнялись со мной, я спросил у девушки:
– Извини, Элен. Тот, кого вы называете Джидду – кто он?
