– И вам здравствуйте, – раздраженно ответила старушка. – Давно уж хотела вам пару слов сказать…
– А Вас-то как зовут? – перебил ее мой ангел.
– Варвара Степановна, – нехотя ответила она, – и я хочу…
– Очень приятно познакомиться, – расплылся мой ангел в самой неотразимой из своих улыбок.
Старушка, однако, оказалась стойкой – тот заряд обаяния, которым выстрелил в нее мой ангел, привел ее, казалось, лишь в большее раздражение.
– А вот нам, молодой человек, совсем не приятно то, что вы здесь вытворяете, – ядовито прошипела она. – Сколько это безобразие будет продолжаться?
– Какое безобразие? – опешил мой ангел.
Я молчала, не зная, чем ему помочь. У себя в доме я всех соседей с самого детства знала – когда мы туда переехали, я совсем маленькая была. Может, и случались у родителей с ними скандалы, но я ни одного припомнить не могла. А когда я выросла, все уже как-то притерлись, приноровились друг к другу, и отношения установились доброжелательно-отстраненные: «Вы нам не мешаете, а мы – вам».
– У нас здесь, молодой человек, не общежитие, – назидательно проговорила тем временем старушка, – чтобы крики и визги с утра до ночи стояли. Не знаю, где вы раньше жили, – она ехидно поджала губы, – но со своим уставом в чужой монастырь не ходят.
– Так, может, позволите с вашим уставом ознакомиться? – У моего ангела начали раздуваться ноздри, и я незаметно дернула его за рукав. Трудно ему спокойно выслушать ее?
– У нас здесь люди немолодые живут, им тишина и покой нужны. – Она, казалось, ждала малейшего намека на конфронтацию, чтобы распалиться еще больше. – А вы… Дверью своей грюкаете так, что весь дом трясется, телевизор по вечерам орет, как оглашенный – я у себя каждое слово слышу, по этажу топаете, как на вокзале, в лифте Бог знает, чем занимаетесь…
– И чем же это мы в лифте занимаемся? – спросил мой ангел сквозь зубы, выпрямляясь. Я быстро взяла его под руку и крепко прижала ее к себе, отвлекая его внимание на себя. Пусть лучше меня взглядом испепеляет – я уже привыкла.
– Не знаю и знать не хочу, – отрезала старушка. – Вот только лифт поломается – нам наверх пешком ходить никакого здоровья не хватит. Одним словом, молодой человек, я Вас предупреждаю: не утихомиритесь – я на ваше хулиганство в милицию заявлю. – Вскинув острый подбородок, старушенция развернулась и пошаркала ногами к своей двери.
Несколько мгновений мой ангел стоял на месте, закрыв глаза и тяжело дыша. Я осторожно потянула его за рукав, боясь уже хоть какие-то звуки издавать, и когда он глянул на меня, кивнула в сторону выхода.
– Пошли домой – есть хочется, – добавила я почти шепотом.
Когда мы вошли в коридор, старушкина дверь уже закрывалась.
– И дверь в лифтовую за собой закрывать надо – не лето на дворе, – донеслось оттуда. На нас снова глянул торжествующий птичий глаз, и соседская дверь с грохотом захлопнулась.
Когда мой ангел набрал код на замке, я быстро втолкнула его в квартиру и осторожно прикрыла за собой дверь. Кто его знает – она у нас тяжелая, бронированная; может, действительно сильно стучит, а мы и не замечали?
– Вот же… кошелка старая! – Мой ангел стоял в прихожей, глубоко засунув руки в карманы, покачиваясь с пятки на носок и выдвинув вперед челюсть.
Я не стала его успокаивать – все равно, пока не поест, ни слова из моих увещеваний не услышит. И действительно, после обеда он нехотя согласился, что люди бывают разные, а пожилые и вовсе непростую жизнь прожили, и расстраивать их просто нехорошо, и нам ничего не стоит помолчать несколько минут, пока мы в подъезд входим и на лифте к себе на этаж поднимаемся…
