– Семен Петрович, етить вашу, прости Господи, – выругался ее муж.
– Чё я то? Чё я, а? Эту держу, а это мне куда? В жопу что ли засунуть?
– Довольно! – скомандовал батюшка. Электрик махнул рукой. – Оросите водицей святой её.
Люди замельтешили вокруг упавшей в обморок.
– Давай на воздух её, – сказал кто-то.
– Дык народу полно. Шлепни её и сё.
– Мамку свою Шлепни, дед.
– Дык… Померла, – приуныл дед.
– Внемлите мне! – крикнул батюшка. Все уставились на него и подступили. Прихожанку бросили на пол.
Батюшка стоял на фоне креста с поднятым вверх пальцем и изумленным взглядом взирал на раскрытое письмо в руке.
– Ну! – крикнула толпа.
– Английский знает кто? – спросил батюшка. Прихожане выдохнули.
– Тьфу ты, етить!
– Чавой пугаешь? – спросил кто-то.
– Возмущаться вздумал? – батюшка нахмурился. – В божью клеть захотел? – широким махом он указал на деревянную клетку в углу зала. Оттуда тянулись чьи-то пальцы.
– Чипсы… Хочу чи-и-ипсы, – жалобно молвил узник.
– Картошку ему вареную! – приказал батюшка.
– Не хочу ворен-у-ую! – ныл узник.
– Не хочет тепла человеческого, получит холод мертвецкий. Сырую ему киньте, – сказал батюшка и вернулся к письму. – Кто язык басурманский знает?
– Я знаю! – мальчик из толпы поднял руку.
Люди разошлась и в образовавшемся пяточке оказался он. Мальчишка одиннадцати лет тянулся к дырявой крыше, напоминая стрелу. Он улыбался, будучи уверенным в своей полезности.
– Что лыбишься? – спросил батюшка. – Приблизся.
Настроение мальчика сразу сменилось. Я сидел на балках под крышей и бросался перьями в электрика. Он гундел, но не отвечал. Я ангел. Только бы вякнул и навечно отправился в ад. Наверное.
Я видел, как загорелся огонёк в глазах мальчика. И кажется, у него росли рога в реальном времени, потому что его длинная челка чуть подергивалась. Он вышел к батюшке, взял письмо, получил подзатыльник и зачитал.
– Пишет Папа римский, – объявил он. Толпа ахнула.
– Cам Папа? – сказал мужчина с длинной бородой.
– А мама не пишет? – выкрикнул охранник у двери. Люди засмеялись.
– Плясать прикажет? – спросила бабка в серой косынке.
– Никаких плясок в доме ангела! – возмутился батюшка. – Читай, щегол.
Электрик наконец спокойно выдохнул, когда я отвлекся. Мальчик стоял на фоне креста с раскрытым листом в руках. Всего на долю секунды на его лице мелькнула улыбка, но и ее мне хватило, чтобы распознать зародившуюся шалость.
Батюшка всегда чётко ставил рамки между хорошо и плохо, но обозначал их только при конкретных обстоятельствах.
Кидаться камнями в коров – плохо.
Помочь старушке отнести лукошко – хорошо.
Говорить мальчику, что он хорошо выглядит – плохо.
Подглядывать, когда помощники батюшки закрываются с мальчиком в комнате – плохо.
Но на тот момент батюшки рядом не было и определять принадлежность деяний мальчика пришлось самому. Сказать по правде, мне я был в восторге.
– Тут написано, что он приедет, – сказал мальчик и тут его веки распахнулись, а голос задрожал. – Ту-тут…
– Не томи! – кричали из толпы и зарядили мальчика.
– Папа лично задушит лже-ангела голыми руками! – прокричал он.
Толпа ахнула. Электрик выронил гаечный ключ, который отшиб пальцы держащемуся за решетку узнику. Я зажал рот, чтобы не заржать в голос.
– Когда? – твёрдо спросил батюшка.
– Через две недели, батюшка, – сказал мальчик и показал на дату в письме.
Батюшка трижды ударил кулаком по кресту. Вибрации от него прошли через тела всех прихожан в церкви. Батюшка выпрямился и так напряг брови, что при желании мог ими разбить стопку кирпичей, аки каратист.
