Ангелы на льду - страница 4



Костенко берёт нож, подходит к ближайшему спящему матросу. Тихо склоняется над ним. Тот мирно сопит. Костенко чуть приседает и достаёт у него из-под койки вещевой мешок. Тут же развязывает его, достаёт квадрат хлеба, полбуханки. Стараясь резать ровно, отрезает кусок с два пальца толщиной. Суёт этот кусок в карман, завязывает вещмешок, кладёт на место под кровать.

Тихо пододвигается к другой постели, проделывает то же. Так обходит всех спящих. Под койкой Демарина оказался не вещевой мешок, а старый морской рундучок, небольшой замочек не был захлопнут, свободно висел на дужке. Костенко поднял крышку, которая чуть слышно скрипнула. Внутри оказались аккуратно сложенные вещи, прикрытые сверху газетой, сбоку – складной нож, аккуратно завёрнутый в газету хлеб. На крышке изнутри были приклеены фотографии женщины и этой же женщины с двумя детьми. И ещё – фото бравого матроса, явно дореволюционное, с надписью «ВАРЯГЪ».

Всё это юнга рассматривает крупно, сосредоточенно. Закрывает рундук, не тронув хлеб.

Потом возвращается к своей шконке возле входа, достаёт свой вещмешок, складывает туда всю добычу. Убирает вещмешок не под койку, а кладёт в изголовье, накрывает лежащим там же бушлатом.

Возвращается к буржуйке, подкидывает ещё поленьев. Вода во фляге закипает.

Стрелки часов подходят к точке подъёма.


Костенко смотрит на минутную стрелку, не отрываясь, ещё целая минута до 8 часов. Он ждёт. Он видит движение стрелки. И вот минутная стрелка соединяется с точкой под цифрой 12.

Парнишка в матросской       форме подходит к Демарину, берёт его за плечо:

– Товарищ мичман, подъём!

Тот, словно не спал: быстро сел на койке.

– Давай сюда Дмитриева, Глушкова и Волкова!

Костенко метнулся к соседним лежанкам.


Демарин уже был у стола. Большим ковшом зачерпнул горячей воды из бидона, вышел с ним из землянки. Снаружи оказался прикручен простой железный умывальник, куда он и вылил кипяток. Зачерпнув тем же ковшом снега, сыпанул туда же.

Задрав рукава тельняшки, ловко умыл лицо, шею, руки. Быстро вернулся в землянку, отдал ковш стоящему у печи Глушкову. Следом за товарищем выскочили наружу и Волков с Дмитриевым.

Демарин тем временем зачерпнул воды алюминиевой кружкой. Сыпанул туда что-то из большой жестяной банки, стоящей на полке. Подошёл к своей шконке, достал из-под неё рундучок, достал хлеб, аккуратно развернул его на столе, отрезал ломоть, и так же аккуратно завернул, убрал всё на место. Ломоть густо посолил.


Вернулись с умывания трое других старших буерных расчётов.

Демарин вынул из кармана большой корабельный свисток, поднёс к губам.

Душераздирающий свист пронизал всё помещение.

– Свистать всех наверх! – гаркнул Василий.

Бойцы повскакивали со своих лежанок. Засуетились со сборами.

– Борис, Юрий, Иван, – позвал Дмитриева, Волкова и Глушкова Демарин. – Пока личный состав собирается, послушайте вводную….

Он расстелил на столе карту. Четыре головы склонилось над ней.


Мы не слышим, о чём говорят эти трое потому, что их то и дело заслоняют другие бойцы, ходящие по землянке умываться, одеваться, наливать себе кипяток. Они негромко, но постоянно что-то говорят, создавая общий фон утренних сборов. «Подвинься!», «Давай быстрей!», «Ой, что мне снилооось!», «А, где мой гюйс?!»….

Вдруг весь этот гомон перекрывает один громкий возмущённый возглас:

– Так! Кто лазил в мой мешок?! У нас завелась КРЫСА?!

Все затихли. Командиры и все в землянке оглянулись на говорящего.