Английская жена - страница 5

Поначалу она часто думала о Сэме, и боль скручивала ее нутро. Он отправлял сообщения, на которые она не отвечала, но сердце ее трепетало от радости. Ей очень хотелось позвонить или хотя бы написать ему. Раз пять или шесть она замирала посреди кухни, перебирая номера в мобильном, но так и не позвонила Сэму. Не написала. Ей страшно хотелось услышать его голос, но она держалась. Наверняка он знал. Сам же и сказал ей об этом, когда они виделись в последний раз. Было больно. Особенно после… Нет. Она больше не позволит вырываться этой боли наружу.

Загорелая пенсионерка из Флориды, сидевшая в соседнем кресле, искоса взглянула на Софи, она кивнула и вынула из уха наушник. Черт бы побрал этого Сэма. Как ему удалось опять забраться в ее голову?

Софи выключила музыку и посмотрела в иллюминатор. Говорят, время лечит, но это неправда. Говорят, со временем затягиваются любые раны. Но стоит только коснуться, как они снова начинают кровоточить. Так что лучше спрятать их подальше. В голове всплывают слова Мадонны: «Я совсем ни о чем не жалею». Она совсем ни о чем не жалеет. Всего лишь раз, один безумный раз, когда она подумала, что хочет стать свободным художником и жить на севере Ньюфаундленда вместе со своим вдовым возлюбленным, его глухой дочерью и их нелепой собакой. Эта мысль чуть не сбила ее с пути, всегда прямого и ясного. Но потом Сэм отверг ее. И никакие телефонные сообщения, оставленные им в Нью-Йорке, не смогли стереть этот факт. Ведь, сделав такое один раз, человек всегда способен это повторить.

Нет, она совсем ни о чем не жалеет. Ее путь прямой и ясный, и она не собьется с этого пути. Особенно когда у нее есть все: она стала партнером в международной архитектурной фирме, а через несколько лет, когда Ричард уйдет на пенсию, будет управляющим директором. Отношения с Сэмом все усложнили бы. Так что некоторые вещи лучше оставить в прошлом.

Все, что ей нужно сделать, – это убедить Элли, Флори и других жителей деревни продать дома на береговой линии. Концерн собирается построить там ресторан и яхт-клуб для мультимиллионеров, приплывающих из Массачусетса и с Род-Айленда. Финансовые условия весьма щедрые. Так что уговорить местных наверняка будет несложно. Можно убеждать себя в этом и дальше, но от себя никуда не денешься. Поджилки дрожали, на лбу выступила испарина. Софи вытерла ее тыльной стороной ладони. Почему же везде так чертовски жарко?

Самолет накренился вправо. Софи подняла шторку иллюминатора. Яркое солнце прожигало синеву в западной части неба и постепенно съеживалось в пульсирующую белую точку. Она прислонилась лбом к теплому стеклу иллюминатора и закрыла глаза, желая одного: только бы его лицо больше не маячило перед глазами. Не надо было возвращаться сюда.

Норидж, Англия, 26 июля 1940 года

Элли отошла от мольберта и, прищурившись, внимательно посмотрела на апельсин, который только что изобразила на холсте, – очень уж он напоминал лицо мистера Пилча, торговца зеленью, испещренное порами, как кратерами. Она окунула кончик тонкой кисточки в белила на палитре, которую держала в левой руке. Склонившись над мольбертом, легонько коснулась холста, добавляя на апельсин световые пятна, солнечные блики, проникающие сквозь ветви вяза за окном.

– Великолепно, мисс Берджесс. Как вы хорошо поняли этот апельсин. Когда пишешь картину, стоит отказаться от своих привычных представлений о предмете и, подобно ребенку, видеть его будто впервые. Так ведь? – Женщина ткнула сморщенным пальцем в работу Элли и поддернула рукав белой муслиновой блузы, который чуть не попал в краску на палитре. – Посмотрите, как зеленый цвет тут переходит в оранжевый, а тень становится почти фиолетовой. Апельсин рассказывает нам свою историю.