Когда вернулись домой, жене не сказал ни слова о случившемся. Потом, через некоторое время, проболтался свояк, и тогда уже отцу досталось по полной.
В деревне началась коллективизация, всех звали вступать в колхоз. Кулаки были против, бедные крестьяне соглашались. Зажиточные крестьяне, создавшие своё хозяйство большим, упорным трудом и крепко его державшие, – за что и получившие своё прозвище «кулак», – конечно, не хотели всё это отдать в какую-то непонятную коммунию босякам. А голытьба деревенская – пьяницы и потомки пьяниц, с гармошками – были согласны притулиться к большому караваю.
В общем, разудалый Полубояринов согласился вступить в колхоз. За это их ночью подожгли. В колхоз захотелось? На тебе подарочек – красного петуха! Загорелись одновременно дом, сарай, хлев с их доходяжной, плохо кормленной коровой и курями. Отец с матерью стали вытаскивать из дома детей, добро, скотину. Нину, которой было несколько месяцев от роду, так в люльке и вытащили из дому и наскоро бросили рядом с домом в траву. Спасали остальных. А на малое дитя сыпались от горящего дома, как брызги, огненные искры. И как положили её к дому правым боком, так у неё и обожгло правую ручку и правую ножку.
Шрамы от ожогов остались на всю жизнь. Про малышку вспомнили, только когда рухнул горящий дом и брёвна полетели в сторону люльки. Мать с отчаянным криком бросилась к ребёнку и не могла поверить своим глазам: брёвна валялись рядом, но ни одно из них не задело Нину.
Это было уже второе её боевое крещение. Она тогда не могла ещё знать, что в её жизни этих боевых крещений будет много.
Всё сгорело. Растерянная, раздавленная трагическими обстоятельствами семья думала, куда подаваться. Жить негде. На пепелище зиму не встретишь. Семья растерянно смотрела на тлеющую груду чёрных обгоревших брёвен, кучи вытащенного из дому барахла и уныло стоящую у берёзы коровёнку. Около неё топтались одуревшие от пожара куры. Куда подаваться? Решили ехать в Смоленскую губернию к Дусиной матери.
Тёща развесёлого зятя не любила, потому встретила его строго и вопрошающе. Всем своим видом давала понять, что прибавлению семейства не рада и надолго не примет. У Прасковьи Григорьевны было два дома. Один – маленький, старый, ещё от её родителей доставшийся ей в наследство. А рядом стоял новый дом – из хороших, крепких брёвен, высокий и светлый. Она жила в новом доме, а их поселила в старом. Погорельцы были рады и этому. Зятю она сказала:
– Ты здесь на печи не засиживайся. Езжай в Москву – там много рабочих сейчас требуется. Обустраивайся там, получай специальность – и потом заберёшь семью к себе. Я пока помогу их поднять.
Дуся огорчалась, что мать выживает её мужа из дому.
– Маманя, как же мы без него?
– Пущай едет – делом займётся. А то до седых волос с гармошкой протаскается. Наплодил детей, а кормить тёща будет? Пока помогу, а потом он вас заберёт.
Собрали Александру деревянный чемоданчик с кое-каким барахлишком, оставшимся от тестя, и спровадили в Первопрестольную под громкие рыдания Дуси и строгие напутствия тёщи. Велели писать о себе подробно и часто и поскорее обустраиваться там.
Уехал Полубояринов – и пропал. Ни слуху ни духу. Дуся извелась ненужными размышлениями. Тёща усмехалась: «Чего от него ждать, босяком был – босяком и помрёт». Через три месяца пришло письмо. Александр писал, что устроился на завод рабочим, вечерами ходит на курсы бухгалтеров. Как закончит – обещали должность помощника бухгалтера. Живёт в общежитии. В комнате пятнадцать человек. «Быт тяжёлый, но я держусь. Как только получу должность, буду искать возможность забрать вас в Москву». Дуся обрадовалась. А мать поджала губы и ничего не сказала.
