Читать онлайн Злата Прага - Анклав. Танцующая в лабиринте

© Злата Прага, 2022

ISBN 978-5-0056-1161-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Девушка устало брела по узким мощёным улочкам средневекового города, а стены мрачных серых каменных домов словно молчаливо поворачивали её не к выходу, к которому она изо всех сил стремилась, а внутрь замкнутых кварталов. Чем больше она хотела выйти хоть на какую-то окраину или открытую площадь, тем больше запутывалась, погружаясь в пучину отчаяния.

Пройдя в очередной раз по кругу, она поняла, что заблудилась в лабиринте проклятого города, как её смятенная душа заблудилась в лабиринте Вселенной, постигая непостижимость вечного движения от жизни к смерти и от смерти к возрождению, тайну пространства и времени, и древнюю, как этот мир, загадку противоположных по сути человеческих душ, которые вдруг, по какому-то сверхъестественному импульсу выбирают друг друга из миллионов других подобий божьих и сливаются воедино, связанные бесконечной любовью и преданностью.

Наконец, в каком-то отчаянном озарении девушка поняла, что выход из лабиринта находится в самом его центре, там, где затаилось неведомое зло.

В ужасе она остановилась. И вдруг, прищурив глаза и распрямившись, задыхаясь от отваги и ярости, сжала кулаки и двинулась к центру. От неё в небо взмыл ввысь яркий столп света, на краткое мгновение осветив и крошечную фигурку в центре лабиринта на земле, и бесконечную звёздную бездну над ней. Соединив небо и землю через человека, белый луч словно рассёк мир надвое, пролив на одно мгновение свет на все его тайны, а затем всё снова поглотила беспросветная тьма, в которой раздался громовой угрожающий хищный рёв…

Сезоны сменяются так неизбежно, так неотвратимо, что пытливому уму поневоле хочется разгадать загадку этого вечного движения, увидеть, что стоит за ним, понять механизм часов мирового вращения времени. Как ни странно, лучше всего чувствуют дыхание нового времени года птицы. На высоте их полёта любое движение воздуха, даже самое малейшее его колебание, остро ощущается этими существами, лишёнными речи и разума, но наделёнными величайшим даром свободного полёта, близостью к Богам. Вот ещё вчера они с трудом преодолевали ледяной ветер и искали убежище на земле, а сегодня, почувствовав тёплое дуновение первой весенней оттепели, уже расправили крылья и сами ловят воздушный поток, отдаваясь небу и приветствуя весну громкими криками.

Весна вошла в город радостной симфонией привычного весеннего шума: звонко капала по растаявшим лужам капель, весело чирикали птицы, кричали дети, вышедшие играть на улицы, скребли по асфальту лопатами дворники, раскидывая растаявший серый снег, ревели моторами застоявшиеся в гаражах мотоциклы, орали ночами влюблённые в жизнь коты, стонали от ветров мёрзлые деревья.

Но в рабочем кабинете просторного трёхэтажного коттеджа на окраине небольшого уютного города-спутника большого промышленного города было так тихо, что слышно было не только тиканье старинных напольных часов, но стук сердца людей, которые в нём разговаривали.

Дочь всегда знает, когда её разговор с отцом закончен, даже до того, как он сам об этом скажет. Умная дочь свернёт тему и уйдёт. Глупая допустит ссору.

Настя была умной девочкой, но сегодня речь шла о её будущем, и она готова была отстаивать право на его выбор.

Михаил Иванович, её отец, никакого такого права за ней не признавал, к тому же, у него была назначена встреча: не более важная, потому что ничего важнее единственной дочери в его жизни не было, но более серьёзная, чем этот сопливый разговор о факультете хореографии в институте культуры, да ещё в другом городе, так что он живо свернул бессмысленный спор.

– Только через мой труп, – заявил он дочери.

Она изумлённо уставилась на него красивыми зелёными глазами.

– Что?!

– Что слышала. Ступай, Ася, у меня много работы.

Этого она не ожидала – до сих пор отец перед ней ультиматумы не ставил, а это был ультиматум, и отец явно злился, потому что назвал её Асей, а не Настёной, как обычно. У него было пять градаций её имени – как пальцев в кулаке. Когда представлял гостям или деловым партнёрам, гордо именовал Анастасией Лапиной, «наследницей», дома звал Настей, а когда хотел утешить или побаловать, а баловал он её беспрестанно, – Настёной, но, если звал Асей, или, не дай бог, Тасей, она понимала, что отец раздражён или даже в ярости.

Самое время было отступить, но она вдруг взбрыкнула. В конце концов, ей уже не три года, чтобы отсылать её в детскую!

– А чем ты, собственно, так занят, папа? Что это за работа, которой у тебя так много? За всю жизнь ты ни разу не ездил именно на работу – только по работе или по делам. Ты всё решаешь из этого кабинета по телефону, а я даже не знаю, что это!

Теперь пришла очередь отца изумиться на слова дочери: до сих пор она никогда ему не возражала и никогда его не допрашивала. Он помрачнел.

– У меня деловая встреча, Тася! Поговорим позже.

– Нет, сейчас! Подождёт твоя встреча. Речь идёт о моей профессии!

– Ты знаешь моё отношение к женским профессиям.

– Знаю папа! Их всего пять, и все на букву «П», – и она раскрыла ладонь, начав по одному загибать пальцы, – «повар», «педагог», «портной», «парикмахер», «проститутка», – Настя сжала все пальцы в кулак, – но я хочу быть танцовщицей!

– Это разновидность проститутки.

– Это дикость – считать балерину путаной!

– Дикость – это, имея редкую возможность получить блестящее высшее образование, хотеть стать танцовщицей. Считать танцовщицу завуалированной под актрису проституткой просто житейский опыт и здравый смысл.

– Я хочу танцевать!

– В твоём возрасте все хотят танцевать, это нормально. Это период стрекозы, который проходят все молодые люди.

– Я помню: попрыгунья стрекоза лето красное пропела. Но это не про меня!

– Именно про тебя, дорогая. Жизнь так быстротечна! Оглянуться не успеешь, а у тебя уже седина, артрит и избыточный вес с гипертонией и одышкой. Вот тогда тебе станет не до танцев!

– Майя Плисецкая танцевала до семидесяти лет!

– До восьмидесяти. Но ты не Плисецкая. Ты Лапина.

– Но, папа!

– Довольно. Ты станешь плясуньей через мой труп. Ещё не хватало! Мне пора ехать, Ася, а тебе пора всерьёз подумать о приличной профессии. Всё, что угодно, любой достойный ВУЗ, даже заграничный, если уж не хочешь в наш медицинский, кроме этой дичи с танцами. До вечера, дорогая, – и отец встал, давая понять дочери, что и разговор, и аудиенция окончены.

Она гордо вздёрнула подбородок и встала с кожаного кресла. Молча развернувшись к отцу спиной, она вышла из его кабинета.

Как бы он ни был зол и раздражён, всё же с удовольствием посмотрел ей вслед. Царица! Как есть царица! Стройная, ладная, гибкая, грациозная! Волосы чёрные и блестящие, гладкие, как вороново крыло, лежат на голове и плечах ровной пышной тиарой, чуть подпрыгивая на лопатках, гордо сведённых и чуть ли не стукающихся друг о друга. Он представил, как она ещё сверкает тёмно-зелёными огромными глазищами, и чуть усмехнулся, спрятав улыбку в густые усы, слегка поседевшие, словно чёрная мокрая земля, присыпанная первым снегом. Его порода, лапинская! А что дерзит, так это тоже неплохо, характер есть! Но ему уже и правда пора. Его девочка не права насчёт этого кабинета. В доме он решал проблемы семьи, а проблемы работы решал в рабочем кабинете в конторе…

Отец уехал, а она осталась стоять у окна. Прямо перед ней расстилалось поле, начинавшееся сразу за городком, а над ним огромное ярко-голубое небо. Небо, изрезанное чёткими линиями проводов, казалось связанным узником, попавшей в силки синей птицей.

«Как в темнице», – подумала она, глядя на пасторальную картинку, освещённую ярким майским солнышком. Отец думает, что может помешать ей, но это не так! Или так? Сможет ли она на самом деле перешагнуть через его труп, аллегорический, разумеется, через его абсолютную волю?

Она может запросто стать и Майей Плисецкой, если вырвется наконец из золотой клетки дома! Правда, она не обучалась балету, но обучалась танцам – с трёх лет танцует. Причём танцует стилизованный народный танец. Она изучала танцы всех народов мира: индийские, арабские, славянские, танцы народов севера и африканских племён, может станцевать и барыню, и цыганочку, и фламенко, и сиртаки, и пресловутый танец семи покрывал. Душа любого народа раскрывалась перед ней в танце! Вот почему она так любила три вещи: танцевать, путешествовать и наряжаться в красивые сценические костюмы.

Настя отошла от окна и оглядела свою комнату. Изящная белая мебель из элитных коллекций, светло-зелёный текстиль, дорогие безделушки, классический плюшевый медведь. Образцовая детская образцовой дочери образцового богача.

Настя вздохнула. Она выросла, и эта комната стала ей мала, как мал стал родной район и весь этот городок. Чем скорее отец поймёт это, тем проще им будет начать общаться на новом уровне: на равных…

***

Он стёр кожу с рук, отмывая следы уже не видимые, но ещё будоражащие его воображение, и всё никак не мог успокоиться. Наконец, взглянув на себя в зеркало и заметив в глазах отблески безумия, глубоко вздохнул и выключил воду.

– Хватит, – сказал он сам себе, – ты знал, на что шёл.

Он аккуратно вытер руки и повесил полотенце на крючок. И снова взглянул в зеркало. Внешне ничего в нём не изменилось, но глаза словно застыли и покрылись инеем, как поверхность мифического адского озера Коцит, заключившего в тоннах заиндевелого льда каиновых последователей.

– Ну и пусть. Иначе я никогда ничего не добился бы, а вот он рано или поздно от меня избавился бы. В конце концов, я дал ему шанс. Он сам сказал, что я получу чёртов пакет только через его труп. Не стоит бросаться такими фразами. Не стоит.

Он поправил галстук привычным выверенным жестом и отвёл назад рукой волосы. Лицо окаменело.

– Всё кончено. Разговоры, договоры, переговоры, вся эта долбанная дипломатия – пройденный этап. Мой жребий брошен и упал орлом. Как любил говорить старик: король умер, да здравствует король!

Голос нарушил, но не разрушил тишину. Он вздохнул, но дышать не мог.

Накинув пиджак и взяв в руки папку с документами и кобуру с пистолетом, он вышел из ванной и выключил свет, и прошёл обратно в гостиную. Там взял со стола связку ключей и, перешагнув через распростёртое тело седовласого старика в окровавленной рубашке, прошёл по коридору и вышел на крыльцо дома.

Во дворе на него осторожно уставились около дюжины молодых мужчин в таких же дорогих костюмах и с кобурами под мышками. У ног каждого лежало по одному, а то и по два тела в таких же костюмах, только окровавленных.

– Приберите тут, вы трое, – не поморщившись сказал он, – к вечеру дом должен быть чистым. И сделайте свидетельство о смерти старика. Я в контору. Все остальные со мной.

– Рубикон наконец-то перейдён? – спросил его высокий светловолосый улыбчивый парень, – давно пора, дружище! Старик реально заедал твоё будущее!

– Совсем забыл, – сказал он, нахмурив брови, и, обречённо вздохнув, навёл пистолет на грудь парня и выстрелил.