И вдруг произошло чудо. Задев кабиной септалёта поверхность Днепра, стрекоза, так и продолжая лететь вверх тормашками, включила центральный двигатель и вышла из петли. Потом она сделала спираль, развернувшись на сто восемьдесят градусов, и полетела на посадку.
Вся набережная ликовала и аплодировала, а у Марка замерло сердце.
И тут произошло нечто неожиданное для зрителей, но не для Марка. Вместо организаторов к септалёту Скобелева подлетел вертолет федеральной полиции.
– Лети. Лети! – прошептал Марк, сжимая кулаки. Вся ревность, вызванная реакцией Марты на Скобелева, ушла в сторону, и он желал только, чтобы этот мальчик взвился в небо и исчез на своём двигателе с аннигилятором.
Скобелев как будто услышал эту молитву Марка. Стрекоза дёрнулась… но поздно. Федералы уже набросили замки с якорями на рули машины.
Марта смотрела на Марка с удивлением и испугом.
– Что? Что происходит? Почему там федералы, и что значит твоё: «Лети»?
– После. Хорошо? Смотри, что происходит, и не реагируй.
Серьёзный тон Марка и его играющие желваки заставили Марту отложить вопрос.
Но смотреть было не на что. Федералы вывели Скобелева и посадили его в свой вертолёт, а кто-то из них сел в септалёт Скобелева, и обе машины направились в западном направлении, где на углу улиц Чкалова и Короленко находилось их управление.
Вся набережная молчала. В молчании замерли тысячи людей, пришедших посмотреть на соревнования.
И вдруг оттуда, где находились организаторы соревнований, раздался звук громкоговорителя. Микрофон в руке держал Чалин.
– Победа в сегодняшних состязаниях присуждается Алику Скобелеву!
– Пижон твой Скобелев и дурак. А Чалин настоящий мужик. Использовать аннигилятор на соревнованиях не только полный идиотизм, но и бесчестно…
– Почему это мой?
– Ну пускай будет мой.
– Нет уж. Мой так мой.
Марк с Мартой шли по жёлто-багряному ковру из листьев осеннего леса. Небо было затянуто облаками и мир замер в ожидании дождя.
– Я без всяких приборов понял, почему он не врезался в воду, а у федералов техника. Лучше бы он в воду врезался. Сто процентов бы спасли. А кто его теперь от каторги спасёт? Ну а случилось такое – лети подальше. Причём сразу.
– А догонят?
– С аннигилятором не догонят. А догонят, так хоть шанс был. А так?
– Ну не догнали. И что потом?
– Потом свобода. Свобода вне цивилизации, но свобода! Почему ты всё время мне возражаешь?
– Ну тебе же надо куда-то своё раздражение излить. Мне оно не опасно. Обниму, и ты весь мягкий и пушистый.
Марк понял, что Марта права, и ему сразу захотелось быть мягким и пушистым.
– Ну так обними.
Марта обняла его, и они так, обнявшись, пару минут постояли на золотом ковре листьев.
– Может, его отпустят? Ну, может, через пару лет?
– Не отпустят. – Марку стало грустно, и было очень жаль «стрекозу». – За аннигилятор пожизненная каторга без разговоров.
– Маму кладут на обследование.
– Когда?
– Через два дня.
– Прекрати ей давать лекарства и утилизируй их.
– Я уже прекратила и лекарства хорошо спрятала.
– Спрятала? Спрятала – не поможет. Уничтожить надо. Когда понадобятся, я ещё достану.
Марк увидел красные ягоды. Он сорвал кисть и продел в петлю комбинезона Марты.
– Красиво.
– Это рябина.
– Я знаю.
Они дошли до септалёта, залезли в него и полетели к дому Марка.
Марк был полон предвкушения того, что произойдёт у него дома. В этом предвкушении он уже ласкал Марту. Но вместе с этими чувствами в нём бродило какое-то гаденькое предчувствие. И именно это предчувствие его не обмануло.
