– Неправильно!
Богуславский вскочил со стула, стремительно теряя хладнокровие и лоск. Пару минут он молча ходил по кабинету из угла в угол, погруженный в свои мысли и не обращая внимания на посетителей. Те тоже не произнесли ни слова, лишь продолжали следить за мечущимся по кабинету профессором.
– Я занимаюсь не только массовыми психозами – внезапно начал он – Есть еще одна тема, интересующая меня ничуть не меньше. Да что там: только она меня по настоящему и интересует.
Сказав это, он немного успокоился, снова сел на стул и уставился на собеседников оценивающим взглядом, как будто прикидывая, стоит ли с ними откровенничать. Они как будто поменялись ролями: было похоже, что профессор собирается поведать нечто экстраординарное и прикидывает, не кинутся ли его вязать.
– Ладно – решился он наконец – Слушайте…
…Рассказ Богуславского не стал для Вадима откровением. Он и сам думал о чем-то подобном, но никак не мог решиться облечь свои мысли в слова. Ведь для того чтобы понять разрыв реальности следовало объяснить ее не абстрактными понятиями вроде “не выдержала блядства”, а выразить сухими формулами. До формул, впрочем, профессор не додумался, но разумное объяснение дал. Выглядело это примерно следующим образом:
Разные виды энергии, напомнил профессор, могут переходить друг в друга, трансформироваться. Механическое движение становится электрическим током и наоборот. То же самое верно для энергии тепловой, атомной или какой угодно. Почему же энергия социума должна быть исключением, утверждал он. Например, мы говорим: “на него как будто обрушились стены”. А почему “как будто”? Может ли энергия горя перейти в кинетическую? И что такое “сила ненависти”? Только метафора или нечто большее? Может ли она двигать, к примеру, танки? Или вспомните рассказы пилотов, у которых самолет летел еще некоторое время после того, как кончилось горючее? Что держало его в воздухе: неучтенные капли керосина или нечто другое? Но один человек может до обидного мало. В лучшем случае ему удастся разбить несколько кирпичей ребром ладони или согнуть ложку взглядом. Пользы от этого чуть, зато и вреда немного. Иное дело, когда собирается монолитная толпа желающих одного и того же: сжечь еретика, забить камнями богохульника, рассечь надвое броню врага или вогнать четырехгранный штык в шинель ненавистного цвета. Вот тогда количество может перейти в качество и хорошо еще если энергия толпы благополучно трансформируется во что-либо конвенциональное: в жар костра, груду камней, разрубленную кирасу. А что, если эта энергия будет столь велика, что не найдет себе выхода в нашей реальности? Не разрушит ли избыток социальной энергии саму эту реальность?
У Богуславского было еще много подобных вопросов, но ни одного ответа у него не было и, тем более, не было у него ни одной формулы. Формулы, подумал Вадим, это уже моя забота, не ждать же их от профессора психиатрии. Он не имел ни малейшего представления о том, как будет выводить эти формулы, но об этом можно будет подумать позже.
– И что теперь? – задал он не слишком вразумительный вопрос.
Богуславский задумался лишь на пару секунд:
– В долгосрочной перспективе надо заняться лечением “всемирной шизофрении”.
– Всего лишь! – усмехнулся Богдан.
– Это как раз будет самое легкое. Но еще до того следует убедить мир в самом существовании болезни. О, именно в этом и заключается извечная проблема моей профессии. Дело в том, что болезнь болезни рознь. Никто не боится, к примеру, признаться в том, что у него воспаление легких или камни в почках. С гонореей посложнее, но и тут перед врачом не стесняются. А вот попробуйте доказать больному, что у него шизофрения. Боюсь что вам это не удастся, во всяком случае на мой памяти еще ни один шизофреник не признал себя больным и приходилось прибегать к принудительному лечению.
