Инна вздыхает:
– А меня братки какие-то уже зарезать обещали, когда я в Москве буду. Ты же знаешь, какие придурки к нам в Аланию едут.
– Что, так все круто?
– А ладно, не хочу опять об этом! – Она взмахивает рукой. – В «Мигрос» пойдем? Я педикюр хочу сделать.
– А ты записывалась?
– Да, Тома, обязательно! Получила программу в одиннадцать вечера и сразу давай звонить педикюрше. Пойдем попробуем без записи.
– Ну, давай. Я постричься тогда попробую.
Мы поднимаемся от турникетов на стоянку, отдаем своим водителям карточки на обед и выходим на обочину оживленной дороги, по другую сторону которой дыбится оранжевой громадой «Мигрос».
Инне тридцать четыре года, она из Магадана, ее мужа убили бандиты, и она работает второй сезон. Это, пожалуй, все, что я знаю о ней. Думаю, и она обо мне знает не больше. Мы не скрытничаем намеренно, просто не видим смысла в открытом общении и дружбе сейчас, зная, что все временно, сезонно, пока мы здесь, а потом окажемся в другом месте, с другими людьми. Единственное, что имеет значение сейчас, деньги. Какой бы ни была история каждого из нас, что бы ни привело нас на турецкое побережье, мы здесь лишь для того, чтобы получать вознаграждение за работу, которую считаем очень трудной, мы просто хотим денег за ежедневную ложь, увиливание и цинизм. Впрочем, тема денег в разговорах гидов, не связанных çanak, то есть общим котлом, табу. Можно только жаловаться на то, как их мало и как трудно их зарабатывать. Не называя конечно же сумм, процентов и цифр, чтобы не выдать ненароком секретных источников заработка. Поэтому наш главный, и самый безопасный предмет разговора и обсуждений – туристы, люди, которые появляются в нашей жизни на неделю-другую и исчезают из нее, оставляя, в лучшем случае лишь след из нескольких долларов комиссионных.
Мы заходим в бурлящий покупателями и зеваками «Мигрос» через рамку металлоискателя и поднимаемся по эскалатору на третий этаж. Построенный в прошлом году, этот большой торговый центр стал для местных жителей весьма популярным местом отдыха и прогулок. Они гуляют здесь целыми компаниями и семьями: испуганные сельские турчанки в платках и широких глухих платьях робеют перед эскалаторами, прижимая к коленям своих детей; школьницы в клетчатых юбках и белых рубашках сидят на скамейках, поедая купленную в «Бургер Кинге» жареную картошку и с интересом поглядывая по сторонам; студенты из расположенного неподалеку университета шумно обсуждают футбол и цены на телефоны у плаката, обещающего оранжевыми буквами отличные условия кредита. Толпа разбавлена немецкими, русскими и польскими туристами в шортах и майках, которые кажутся здесь, среди турок, слишком откровенными.
Молодая, улыбчивая женщина усаживает меня перед зеркалом, а Инна устраивается за моей спиной в высоком кресле и опасливо опускает ноги в горячую воду, покрытую мыльной шапкой.
Объяснив, как меня надо стричь, я спрашиваю Инну:
– А кто тебе сказал о приезде Айдына?
– Жена Метина.
– А, тогда информация достоверная. Может, собрания все-таки не будет?
– Да какая разница. Знаешь, мне уже все равно, от кого выслушивать – от туристов или от Айдына…
– А что у вас там в Алании происходит?
– Да то же самое, что у вас, только хуже. У нас же туристы трехкопеечные. – Отражение Инны в моем зеркале слабо взмахивает рукой. – Какая-то психбольница, а не отель. На днях приехал мужик, тихий такой, ничего и не подумаешь. И вот он нашел на улице пистолет…
