Анталийская жара - страница 9

За этими мыслями Лена не заметила, как заснула на диване, обняв своего любимого плюшевого медведя. За окном начинался ураган: небо, темное и угрожающее, затянуло черными тучами, а кроны деревьев извивались под порывами ветра, с шумом и грохотом колеблясь в неистовстве стихии.

Лилю допрашивали уже час: «Как вы оказались в доме? Кто вас туда привёл? Вы выпивали? С кем? Как выглядели мужчины? Сколько их было? Как они вас раздели? Где они вас насиловали? Как и куда они били? Забрали ли что-то из ваших вещей? Как вам удалось убежать?»

Лилю мутило и знобило, сильно болело плечо. На все вопросы она говорила, что ничего не помнит, но полицейские не сдавались. Ей пришлось выдумать, что она пошла в магазин и купила бутылку водки, что выпила половину прямо из горла, что потом как-то попала в такси и таксист предложил ей поехать к нему, что она согласилась, что потом пришли его друзья и дальше она помнит смутно, а то и вовсе не помнит ничего.

Как она попала в такси? Она не помнит, может быть, нажала на кнопку вызова такси. В каком районе она вызвала такси? Она не знает. Как выглядел таксист? Вроде бы полный. А может и не полный. Но с животом. И рубашка в клетку, но точно не помнит, синяя или красная. Когда другие мужчины пришли? Она не помнит. И как все началось не помнит, и как закончилось тоже. И как в кафе попала – не помнит, а кто там в кафе работает – она не знает.

«Боже, когда они уже закончат свою писанину?!» – думала Лиля, упрямо повторяя «не помню, не знаю». Пять страниц показаний можно было свести к одной фразе: «Не помню, не знаю».

Что ей оставалось? Признаться, что Барон продал её этому человеку, а в итоге они издевались над ней вчетвером? Чтобы Барона арестовали, а её депортировали обратно в Россию? Но кому она там нужна? Что она будет там делать? Возвращаться в Дубай ей не хотелось – там было гораздо опаснее, хоть и прибыльнее. Если Барона посадят, его покровители найдут ее и убьют другим в назидание.

Нет, давать честные показания было невозможно. Она не собиралась никого выдавать – ей ещё нужно было здесь жить и работать. Значит, она будет говорить, что ничего не помнит, ничего не видела и ничего не знает.

Полицейские распечатали несколько копий показаний и подали Лиле на подпись. В комнату вошел еще один полицейский, играя брелоком:

– Две новости. Первая: бухгалтер разбил нападавшему лицо, и теперь у нас есть образец его крови. Вторая: оперативники нашли под автомобилем чётки. Не ясно, принадлежат ли они кому-то из нападавших, но, на всякий случай, их мы тоже отправили на экспертизу.

– Покажи! – полицейский попросил посмотреть фотографию найденных четок. – Ух ты, очень красивые! Дорогие явно. Смотри, тут надпись какая-то на серебре.

Полицейские увеличили фотографию на экране, пытаясь прочитать надпись.

– Иностранный язык какой-то. Что тут написано? – полицейский протянул изображение четок переводчику.

– Бек – прочитал тот.

– Это что-то означает?

– Мне кажется, это имя. Но не русское, а какое-то азиатское. Буквы наши, кириллица, а имя не наше.

– Это как?

– Ну, казах, может быть. Или киргиз.

– Если с показаниями закончили, можно я поеду домой? – подала голос Лиля.

– С показаниями закончили, но сейчас поедем на обследование в больницу, – через переводчика объяснил полицейский.

Лиля глубоко вздохнула и недовольно закатила глаза. Переводчик посмотрел на часы. Шел четвертый час ночи.