– Ты меня ещё попрекни своими богатыми родителями. Я в курсе, что они богаче меня. Но это мой дом.
– Не совсем. Ты основной владелец, но и я имею права на дом. В долевом соотношении затрат на приобретение данной недвижимости здесь 1/3 и он также принадлежит и мне.
– Вот и оплачивай своего художника, – Артур поставил на журнальный столик бокал неизменного вечернего виски.
– Художницу.
– Это должно иметь для меня значение?
– А тебе все равно, если бы я оставалась в доме наедине с посторонним мужчиной?
– Ты не пренебрежешь перспективой выгодного брака.
Артур не стал дожидаться ответа и предпочел уйти, утратив интерес к беседе. Милана смотрела на его удаляющуюся фигуру, одетую в дорогостоящий костюм. Внезапно будущая жизнь с этим человеком показалась безумно скучной. Договоренность с отцом не подлежала расторжению. В противном бы случае она лишилась компании и денег. А это означало поводом сорваться. И снова понестись в пропасть.
Фон картины стал тупиком. Художница смотрела на его бледные тона и не видела невидимых очертаний, обычно появлявшихся до того, как она наведет их кистью. Это был тот самый творческий кризис. И она попалась в его сети весьма не вовремя. На последней картине коллекции. Перед ней не стояли сроки сдачи. Она имела возможность расслабиться. Не было смысла давать себе передышку. Появлялась прорва времени, которую она ничем не могла бы заполнить. Обозначилась мысль навестить родителей. Исход встречи был заведомо известен. Нервная встряска от общения с матерью и сестрой смогла бы оживить воображение. Пускай даже с отрицательным градусом. Лишь бы вырваться из стагнации и начать двигаться.
«Я стала мазохисткой. Мне нужна порция страданий. Нет. Не верно. Это всего лишь Стокгольмский синдром»: грустно обозначила Ада свое состояние.
Всматриваясь в гладь полотна, практически монохромную и приглашающую творить, она поняла, что обязана удовлетворить внутреннюю жертву. И погода была под стать – метель мела с ночи. Все складывалось для неё подходящим образом, уж если и мучиться, так на каждом сантиметре пути.
Пространство, отведенное под отдых, поглощало звуки и свет. Темнота. Не та, которой люди устрашают друг друга. Люди. Мысли унеслись в сторону созданий, вызывавших у него самые противоречивые ощущения. Он недолюбливал их. И об этом знало руководство. Порученное задание имело целью изменить его установки. Ему повезло: его погруженная позволила своему Смотрителю открыть новые грани, присущие человеческой сущности. Но он все ещё был уверен, что качества погруженной представлялись результатом индивидуального развития и не являлись правилом, распространявшимся на каждого индивидуума.
За что он питал антипатию к людям – он знал. И она была обоснованной. Разве что он сумел убедиться, что не все люди омерзительны. Доверенный ему человек отличался зрелостью души. Погруженная не стала жертвой человеческих заблуждений и стереотипов, от количества которых он, как существо высшего порядка приходил в неописуемый ужас. Представив себя на месте погруженного, он ощутил холодок, пронесшийся по коже. Такой участи себе он бы не пожелал. Как и не хотел оказаться в мире, где неразумные существа сеют страдания, считая, что те посланы свыше. Они имеют наглость творить зло и перекладывать за него ответственность на Высшие силы. Вот за это он продолжал их не любить. Не ненавидеть. Для этого чувства он был слишком развит. К сожалению. Ему многое дали, а значит и многое спросят. И вот она, ставшая его испытанием, оказалась удачей.
