– Триметилфентанил?
– Ага. Наркотик. Лучший синтетик. Не, мне не надобно ни вашей наркоты, ни вашей работы на дядю. Мои родичи всю жизнь заводу отдали. Отец – ведущий конструктор был. А сейчас? Без денег, без работы. Правда, говорят, ветеранам труда новые льготы скоро будут.
– Какие?
– Переходить улицу на красный свет. И заплывать за буйки.
– И бить кирпичом по взрывателю бомбы.
– Ага… Так что дорога у нас – или в «матрешечники», или в палаточники, или в рэкет. Приличный бизнес – там бывшие комсомольцы и блатная братва засела. Нам же куда податься?
Да, нытик ты, Малыш. Я прикончил первую кружку и принес еще две.
– У меня бронхит хронический, – продолжал нудить Малыш. – Мне нельзя зимой на этой чертовой площади стоять. Мне это все обрыдло. Дерьмо все. Сил больше нет.
– Не все так плохо, Альберт. Станешь почетным «матрешечником». И дети твои будут «матрешечниками». И внуки. Династия.
Малыш только махнул рукой, вздохнул, отправил в рот целую креветку и ожесточенно перекусил ее.
– А что я могу?
– Ничего. С такой компанией ничего. Два приятеля твоих – мандавошки чернобыльские. Дешевки. Пятнадцатисуточники прирожденные. Способны только взять кого-нибудь на гоп-стоп и тут же попасться. Полет нужен. А ты ползаешь.
– А? Эти полеты при луне… У меня дружок долетался. Горло перерезали.
– Что за дружок?
– Да есть такой… Был… Рома Лазутин.
– И на чем крылья этот Икар подпалил?
– На золоте.
– На золоте – это бывает. Это дело хлопотное. Дело тяжелое. Не понаслышке знаем.
Мы допили пиво. Вышли из бара.
– Давай подброшу до площади, – сказал я, распахивая дверцу глазастого «Мерседеса».
– Твоя? – удивленно спросил Малыш.
– Нет. Деда Мороза.
– Отличная тачка.
Я придерживался того же мнения. Мы изъяли ее два месяца назад при разгроме подмосковной группировки. От этой безделушки все отказались. По системе «Автопоиск» она как краденая не проходила. По интерполовским банкам данных – тоже. Откуда взялась? Может, собрали по частям под Москвой в сарае? Загадка. Вместо того чтобы оставить ее гнить на специальной стоянке, мы решили попользоваться боевым трофеем для создания убедительной легенды.
Я проехал два квартала до площади. Прижал машину к бордюру.
– Еще увидимся, Альберт. Может, прикину, к какому делу тебя приобщить. Есть у меня кое-какой интерес.
– Дело-то хоть не людей убивать?
– Нет. Тут ты слабак. Толка никакого. Но так сообразительный. И город знаешь. Можешь пригодиться.
– В криминал не полезу.
– Что за безумные предположения? Какой криминал?!
– Я лучше по матрешкам, – без всякого энтузиазма воспринял мое предложение Малыш.
– Ладно, я еще пару дней здесь пробуду. Поговорим.
* * *
Жизнь полосата – этот факт проверенный, подтвержденный опытом бесчисленных поколений хомо сапиенсов. Успехи и неприятности сменяют друг друга. Но Малышу казалось, что сейчас его жизнь представляет собой уходящее к горизонту чернильно-черное шоссе. И с него не сойти на обочину, не свернуть на объездной путь.
Самые дурные мысли одолевали Малыша, когда он смотрел в зеркало на свое роскошное, созданное для журнальных обложек лицо, сильно подпорченное ссадиной в уголке рта, начинающим желтеть синяком под глазом и новым синячищем повыше скулы. Никогда его не били так часто, как в последнее время. Точнее, его вообще редко били. А тут – какой-то нескончаемый кошмар. Синяки – это дело проходящее. Есть кое-что и похуже. И вот тут хочется взвыть зимним волком на полную луну.
