Антиваксеры. Книга 1. Грустный праздник - страница 2

Кузнецов замолчал, вновь переживая тот драматический момент.

– Ублюдки, какие они все же подонки! – опять заголосил Востриков со своего стула.

– Предложил мне вакцинироваться и погасить мои кредиты, миллион четыреста…

Доцент заткнулся на полуслове, выхватил из кармана телефон и начал что-то лихорадочно считать.

– Но я отказался, – устало сказал Олег, – продаться за миллион, да я потом в зеркало смотреться не смог бы!

– Почему же тебя отпустили? – повторил ничего не понимающий секретарь.

– В кармане посмотрите, там приговор…

Иван Иванович сделал знак, и человек, стоящий за спиной пленника, сунул руку в карман разорванной рубашки, вытащив оттуда какую-то бумагу. Он протянул ее вперед вместе с фонариком. Секретарь включил свет и стал изучать документ. Казалось, что его подсвеченное лицо отдельно от туловища парило в темноте, производя довольно жуткое, но одновременно весьма забавное впечатление. Наконец Иван Иванович оторвался от бумаги, выключил фонарик и посмотрел на Олега.

– Ничего не понимаю. Тебя приговорили к пятнадцати суткам принудительных работ. Тогда почему ты сейчас на свободе?

– В полиции мне приказали исключить возможность подъема на памятник. А подняться наверх можно лишь по монтажным скобам, – ответил Олег, – но только я знаю, где они находятся, сам их когда-то приваривал. Сегодня утром в суде я получил приговор, а с завтрашнего дня начну отбывать наказание. Но за то, что я уберу скобы, после принудительных работ по вечерам буду уходить домой, а не сидеть ночью в камере.

– Сегодня скобы срежешь, а завтра грудь под вакцину подставишь? – закричала Мария Петровна, оглядываясь на доцента и надеясь получить у него поддержку.

Востриков, однако, молчал и продолжал что-то торопливо высчитывать.

– Я и не знал ничего об этих скобах, еще удивлялся вчера, как ты залез наверх, – задумчиво сказал Иван Иванович, – а ведь знай мы такой расклад, можно было бы в День вакцинации спокойно подняться наверх и поднять над монументом флаг партии. Но теперь, благодаря тебе, этого уже не сделать.

– Скобы приварены ко всем трем фигурам, они так хитро расположены, что их не найдешь, если не знаешь, где искать, – объяснил Олег, – а я срежу скобы только с центральной фигуры, с той, на которую залазил. Поэтому мы всегда сможем снова забраться на памятник, если будет нужно.

Силуэты возбужденно зашумели, но секретарь поднял руку и в подвале мгновенно воцарилась тишина. Только эта дурацкая вода продолжала капать, раздражая пленника. Но самое страшное было позади. Все прошло так, как и сказал следователь.

– Развяжите его, – скомандовал Иван Иванович, и Олега тут же освободили от веревок.

Теперь можно было подумать и о разговоре с матерью насчет носового платка.

(вторник, 21:30, четверо суток до Дня вакцинации)

В полумраке пустынной, расположенной на самом краю Шахтинска улицы, с нежным и совсем не подходящим ей названием Весенняя, было тихо. И днем то по этим глухим окраинам ходить лишний раз не стоило, а уж вечером такое развлечение сгодилось бы только для самоубийц. Андрей Николаевич Бабушкин, главный редактор газеты «Заря коммунизма», стоял у окна своей убогой однокомнатной хрущевки и с ненавистью смотрел вниз, на хорошо знакомую и давно ему опостылевшую улицу. Он почти полвека прожил на Весенней, и поэтому прекрасно понимал всю ее провинциальную убогость и безнадежную тоску. Выжить здесь могли лишь люди подобные его соседу снизу, который почти каждый день с утра и до ночи беспробудно пил и выяснял отношения с собутыльниками. А Бабушкин тем временем перевел взгляд на далекие неоновые огни Центра, так манившие к себе, но так презрительно отталкивающие его своим холодным сиянием. Ведь Андрей Николаевич всю жизнь мечтал жить среди тех огней, хотя мечта его до недавнего времени была несбыточной.