Олег снова и снова прокручивал в голове разговор с Иваном Ивановичем, состоявшийся вчера после партийного суда и счастливого освобождения.
– А ты умнее, чем кажешься, Олежек, – сказал тогда секретарь партии, благодушно улыбаясь, когда все судьи разошлись и в подвале кроме них двоих остался только безмолвный человек, так и стоящий у Кузнецова за спиной.
– Поэтому пришло время поручить тебе более серьезную работу, чем проповедовать с памятника, – Иван Иванович снова улыбнулся, – как ты считаешь?
Олег мужественно кивнул. Другого варианта у него и не было. А собеседник его очень обрадовался.
– Молодец! Я всегда в тебя верил Олежек! Но ты же сам должен понимать, прежде чем доверить человеку серьезную работу, мы должны быть абсолютно в нем уверены.
Иван Иванович расплылся в улыбке.
– Поэтому сначала ты пройдешь небольшую проверку. Но не волнуйся, это ведь простая формальность, я же верю тебе, как самому себе, – тут секретарь даже захихикал, довольный своей шуткой.
Человек за спиной не издавал ни звука. Еще бы проклятая вода под потолком не капала…
– Ты знаешь Андрея Николаевича Бабушкина? – спросил секретарь.
Внутри Олега все оборвалось… «Только не это, Господи, только не это!», – подумал он, но свои чувства сумел удержать при себе, хоть и далось ему это очень нелегко. Ведь Иван Иванович пристально смотрел на освобожденного пленника, и любая неверная эмоция могла выдать и погубить Кузнецова.
– Знаю шапочно, – Олег словно со стороны услышал свой безразличный голос, – он в газете работает, живет недалеко от меня, на Весенней.
– Отлично! – обрадовался секретарь и добавил, – завтра тебе надо будет его убить.
– Зачем? – невольно вырвалось у Кузнецова.
Иван Иванович закинул ногу за ногу, сцепил руки на груди, но не ответил собеседнику, а задал встречный вопрос.
– Как ты думаешь, Олежек, в чем сила и мощь любой организации?
– В идее? – Олег крепко задумался, пытаясь сообразить, – в деньгах, в людях?
– Нет, в слепом повиновении, – сам себе ответил секретарь и моментально задал новый вопрос, – вот ответь мне Олежек, ты умный человек?
– Да ну, скажете тоже, – отмахнулся Кузнецов, который всегда довольно-таки трезво оценивал себя, – Вы же меня знаете.
– Знаю, и достаточно хорошо. Но тогда объясни мне, почему, получив приказ, ты спрашиваешь, зачем его надо выполнять? Можешь ли ты понять причину отдачи такого приказа, хватит ли у тебя на это ума?
– Но разве можно просто так пойти и убить человека? – удивился Олег.
– Конечно, просто так нельзя, – согласился Иван Иванович, – но спрошу еще раз, а надо ли тебе знать причину его убийства?
– Ну да, – замялся несколько сбитый с толку Кузнецов, хотя уже и сам начал в этом сомневаться.
– Хорошо, – равнодушно сказал собеседник, – рассказываю причину. Я педофил, убил шесть детей, а Бабушкин случайно узнал об этом и теперь хочет вывести меня на чистую воду. Вот мне и нужно его ликвидировать.
Олег выпучил глаза, попытался что-то сказать, но язык его совсем не слушался. Иван Иванович пристально смотрел на Кузнецова и некоторое время молча ждал ответа. А не дождавшись, продолжал.
– Ведь есть же у меня причина его убить? – и тут секретарь расхохотался, глядя на онемевшего Олега, – да не дрейфь ты, какой я педофил. Просто привел пример, что порой исполнителю лучше вообще не знать причину. Ведь сила организации в том, дорогой мой Олег Спиридонович, что ее члены не задают вопросов, а слепо выполняют приказы. И смысл этих приказов рядовых бойцов вообще не должен волновать, не их это собачье дело! А если все начнут рефлексировать и думать о том, о чем думать не следует, то любая организация рассыплется в прах за очень короткое время.
