Антропология недосказанного. Табуированные темы в советской послевоенной карикатуре - страница 7
Отдельно надо сказать о хронологических рамках исследования. Как уже было упомянуто выше, мы рассматривали период с 1950-х по конец 1980-х гг. С одной стороны, вычленение именно такого периода может показаться весьма условным, впрочем, как и любая попытка искусственной хронологии[68]. Однако это позволяет проследить континуитет традиций и дать более объемную картину, чем при попытке следовать стандартным временным блокам, например с 1953 по 1985 год: условность стандартной периодизации хорошо видна на практике[69]. При этом основные системные принципы «крокодильской» карикатуры сформировались именно в послевоенный период и просуществовали практически без трансформаций до самого конца 1980-х годов.
Одним из следствий постановления стала перестройка сатиры и юмора: они снова оказывались допустимы лишь при наличии серьезной цели. Такой целью было предъявление превосходства советской жизни… Объект пародии был отодвинут за пределы Советского Союза и географически, и хронологически – сталинское государство отныне не давало поводов для шуток[70].
Книга состоит из двух частей. Первая целиком посвящена тому, как в советской послевоенной карикатуре изображались, а иногда и не изображались этносы Советского Союза.
Разумеется, «Крокодил» не может служить единственным источником представления о визуальных образах народов СССР. В рамках демонстрации преимуществ советской национальной политики и формирования «культурно-исторической общности „советский народ“», тема «дружбы народов» транслировалась по самым разнообразным каналам: детская периодика, кинематограф, марки[71], павильоны ВДНХ, музейные экспозиции[72], танцевальные коллективы[73] и национальные кухни в общепите СССР.
Так вот, насчет украинского танца. В нашем районе пятнадцать сел. Плюс райцентр Берд. Каждый населенный пункт должен представить танец союзной республики. Организовали жеребьевку, нам выпала Украина.
– Подождите, – во мне проснулась внучка партийного работника, – республик-то пятнадцать! А танцев получается шестнадцать.
– По решению организаторов коллектив из села Навур исполнит танец жителей Крайнего Севера, – объяснила тетя Ано и озабоченно нахмурилась:
– Хотелось бы знать, откуда они возьмут материал для костюмов…
– А в чем мы будем выступать? – спросила Маня.
– О, у нас будут очень красивые платья. Светлые, скорее всего белые, с пышной юбкой по колено, с вышитым передничком. А на голову наденете ободки с разноцветными длинными лентами. Платья закажем в ателье, а вышить на фартучках попросим ваших мам. Головные уборы сами смастерим[74].
Эти процессы двойного конструирования нации описываются и в мемуаристике.
Чего только в нашей школе не придумывали! В год юбилея СССР – кто не знает, было это в 1967-м – каждый класс стал одной из республик Советского Союза: мы изучали национальные танцы, песни, шили костюмы, готовили национальные блюда. Я, например, до сих пор храню грамоту «Лучшей разведчице Белоруссии», честно заслуженную во время «Зарницы»[75].
Через 20 лет, в 1987 году, в год 65-летия СССР, один из авторов этой книги исполняла на школьном вечере роль «узбечки» и «грузинки» в национальных костюмах (несовпадение фенотипов учительницу, распределявшую роли, не смущало совершенно) и старательно перерисовывала по клеточкам гербы соответствующих республик для стенгазеты.
Однако, несмотря на декларируемую заботу об этническом, по сути, народы СССР оставались на правах нацменьшинств