неумышленно
забываемого.
Богатеющая или нищая,
она всё же утешается:
не такая уж она страдалица,
и́
всему вопреки́,
притихшая,
даже зная,
что надеяться ей
вроде б не на что,
согревает деток,
внуков,
правнуков,
если нет своих, то – принятых;
не устаёт и о себе печься,
прилагая усилия
с химией,
чтобы быть иль хотя б казаться
привлекательною,
даже
не-отразимою, как
когда-то —
в
далёкой юности,
чтобы, значит,
привлечь
внимание
озабоченных или грустных
демонов страсти,
да, само собой,
и
кому-то
из
них
враз
и
всерьёз
понравиться
(что и в самом деле
случается),
непрестанно в тайне жаждая
неотложного
сокрушительного
со стороны
такого избранника
обольщения.
Если ж тут всё никак не сходится,
ей приходится
запасаться
лишь терпением,
уповая
(что ж поделать-то?)
на какое ни
есть
обаяние,
её собственное,
неотъемлемое,
ей положенное
как естественное,
то,
в котором она
уверилась,
как рождённая,
не считающаяся
с долей, может быть,
самой худшею
или только
лихой, несчастною,
не приемля и не ведая
в душе
и сердце
ни кручины,
ни
постарения.
Тут уловка ей служит верная:
предпочтёт она довериться
лишь своим глазам, —
иного —
не
требуется;
можно взглядом без щепетильности
до бесстыдности задерживаться
на любой единице мужского пола,
(если то, конечно, не хилый и глупый отрок
или дряхлый, ждущий кончины, старец),
на виду появляющейся впервые,
мимоходом ли, или знакомой;
здесь вполне возможна удача,
когда взгляд
наталкивается
на
встречный
взгляд
да там же
ещё и
им
подкрепляется-
удерживается,
возвещая
невольное
ответное
устремление
к соглашению
о взаимности
самых тонких чувств
и симпатии.
И чем то смотрение в упор
двоих —
дольше,
тем у ищущей их сближения
интенсивнее
и сумбурнее
кипятится-струится кровь,
мысли путаются, разбегаются,
омолаживается волнение.
Пусть недолгим был тот чудесный вихрь
и лишь взглядами обозначен акт
искромётного
двуединого
увлечения,
он становится
ей
бесценною,
значительною
наградою —
воплощением укрощения
обречённости
и интимного
зла-забвения.
В ней теперь ярче вспыхивает
пламя скомканной женской нежности,
убывает тревог и замкнутости,
будто б снова она та, прежняя,
своим прелестям цену знавшая
не придуманную, настоящую;
то заметно уже и по
её
внешности:
стан подтянут; ровней,
изгибистее,
плавне́е,
увереннее
жесты,
в зрачках – томление
взбодрённой чувственности
и —
неуёмный трепет похоти
(его —
не скроешь!);
в румянце щёки;
лицо – пригожей;
в нём просвечивается
неумира-
ющая
звёздная,
торжествующая
гармония,
поубавилось
утомляющей
былой,
ненужной,
унылой
строгости,
заменяющейся
лёгкою,
мягкою,
искреннею,
располагающею
улыбчивостью…
И удача, глядь,
не окажется только разовой,
воспоследуют
ожидаемые
спасительные,
утоляющие
повторения…
Так, с обманом ею самой себя,
могут протечь,
промелькнуть,
остаться вдали
дни,
недели,
месяцы,
годы…
Непременно
найдётся повод
кого-то из числа бро́дников
исчеза́вших —
прежних
мужей ли, про́жиг ли,
женихавшихся хахалей,
зачерпнуть, так сказать,
с поличным,
заявив о себе и прошлом,
на её происшедшем ложе,
как ей помнится, —
строго чистом,
