Теперь, когда фон Штраубе и граф Литта оставались в карете вдвоем, комтур решился сказать:
– Не перестаю раскаиваться, сын мой, что давеча спросил вас. Подобные вещи, поверьте мне, никогда не следует произносить вслух.
– Но ведь тут не было никого, кроме орденских братьев, – возразил фон Штраубе.
– Да, оно так, – согласился Литта, – но существуют слова, которые не стоит даже воздуху доверять.
– Но уж воздух-то никому не донесет, – попытался возразить фон Штраубе, однако же граф пожал плечами:
– Кто его знает, здешний воздух… Кроме того, на козлах сидит кучер, а мимо проезжают экипажи…
– Но кучер далеко, а проезжающие экипажи… Не хотите же вы сказать, что из них кто-нибудь способен услышать разговор, происходящий в чужой карете?
И снова комтур плечами пожал:
– Не знаю, не знаю… В этой стране (а я тут живу, как вы знаете, уже немало) у людей какой-то особый слух. Иной раз мне кажется, что тут умеют слышать даже мысли. Во всяком случае, граф Пален каким-то образом о них узнаёт. Посему здесь надо быть вдвойне, втройне осторожным, о любой малейшей неосторожности можно весьма и весьма пожалеть. И языки тут умеют развязывать – вы даже представить не можете как… Впрочем, вы уже приехали. Полагаю, мы еще продолжим этот разговор.
Карета остановилась возле дома, принадлежавшего лекарю Мюллеру, где проживал фон Штраубе, как раз в тот момент, когда к подъезду подходил конногвардейский офицер, поручик Спирин, который жил здесь, в мюллеровском доме, так же, как и барон, во втором этаже.
У подъезда вышла некоторая заминка: и фон Штраубе, и Спирин пытались в знак уважения пропустить один другого впереди себя. Все же Спирин, поскольку был в несколько больших летах, уступил и вошел первым.
И тут…
Что произошло, фон Штраубе понял чуть позже. А в первый миг лишь услыхал грохот и увидел, как поручик, едва открыв дверь, свалился точно подкошенный. Из его проломленной головы фонтаном била кровь, и белый Спирина парик мигом сделался красным. Рядом валялась в быстро набежавшей красной луже его треуголка.
Все было в точности как в том видении, что снизошло на барона во дворце.
Фон Штраубе бросился к нему, но первого же прикосновения к пульсу было довольно, чтобы понять, что поручик мгновенно, не успев издать даже стон, отошел в мир иной и звать кого-либо на помощь уже не имеет смысла. Рядом с телом поручика лежало и то, что вызвало его столь стремительную смерть. Это была обвязанная веревками большая каменная балка, при открывании двери свалившаяся с потолка. Балку привязали особым образом – так, чтобы дверь, открывшись, неминуемо вызвала ее падение.
То было убийство, безусловно убийство! Причем убить намеревались вовсе не Спирина, а его, фон Штраубе, и только поручик да случай, точнее ТОТ, КТО РАСПОРЯЖАЕТСЯ СЛУЧАЕМ, спас его от неминуемой смерти.
Ибо убивать таким способом…
О, уж он-то знал, где единственно умели подобным способом убивать!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Граф Литта еще не успел переоблачиться в домашнее платье, когда фон Штраубе был уже у него.
– Так вы полагаете, что это – вас?.. – проговорил он, выслушав рассказ взволнованного барона.
– А зачем кому-нибудь из Ордена убивать конногвардейского поручика? – ответил тот вопросом на вопрос.
– Вы, стало быть, думаете, что убийца – один из братьев Ордена? – спросил он.
