Апокрилог. Закрывая глаза - страница 23

А теперь… они собрались на каком-то семейном заседании, сгрудив всех близких и дальних родичей. У старейших из них — родоначальников корней, имеются багажники раковин, – в которых и перевозятся все остальные разветвления родственников, – высящиеся вверх — к верхнему острию раковины прапраправнуков и прапраправнучек. Звучит граммофон; за окнами, заросшими лишайником, напевает прочная серебряная нить паутины: она напевает теми вздохами и выдохами, которые сопровождают поедание червей, кильки, ящериц и свежевыдавленного соуса из личинок мух-падальниц. Льются обмены трюизмами информации, как всегда, самой «горячей», к «горячему» столу. Перемываются кости останкам давно съеденной рыбы; пахнет непринуждённостью и заплесневевшим уютом совместного привычного проживания. Но зачем, скажите, я трачу энергию своей лампы, если они не замечают её освещения? А, может, просто не различают? Их крыши домов, нагромождённые обвисшими безразличной сонностью, коврами земляных залежней торфа и облатанные загустевшей слизью и загрязнениями фекалий великолепных мастеров-улиток, впадают увесистыми ушами бассет-хаунд в землю, – и нет ни единой неровности и зазноба. Да, это всё, что мне остаётся — описывать крыши, пока из дымохода виднеется струйка единения… Будем верить, что когда-нибудь я увижу тепличный туман над планетой-единством.

Один подвесной треугольник светильника, подвешенный на свисающий ножке, — как выдернутый глаз на зрительном нерве, на расстоянии ладони к приземистому столику, – неустанно раскачивался от газов, источаемых рутинезийцами. И чем больший интерес привлекала отдельную особь «избитая тема», тем стремительнее извергались зловония, и тем горячей и въедчивей исторгалась клеевая вязкость из клапанов пор; в конце концов люстра кружилась вокруг них не хуже аттракциона «Катапульта». Двери открывались и захлопывались сами по себе; стены с мебелью землетряслись, зудя как набитые стиральные машинки, сливаясь в душераздирающее тремоло, только и норовившее заглушить назализацию противных, до заворота ушей, причитаний, брюзжаний, злословий и роптаний.

Вы только посмотрите на эти физиомордии: лягушка, которая увидела шимпанзе и невольно оттопырила губу. А в зелёных выпученных глазах мужей сверкает туалетный вагончик, который вот-вот прибудет на пристань облегчения. Лампа, обдаваемая парами, всё набирает обороты, раскручиваясь пропеллером, пока те, как вроде невмоготу, вспыльчиво вскакивают со стульев, тихо ускользающих из-под их задо́в. «Ква-ква-а-а! Пк-па-ма, пк-па-КВА!» – зовёт их с улицы пришедший сын, внук, правнук, прапра… прапрапра… Он вернулся с какого-то увеселительного заведения, наподобие ставка. И так как ритуал запуска непросвещённых – в доверительное таинство инсинуаций – здесь особенный, то головастик, терпеливо клюющий носом у порога, как не переваренный сорняк, будет слышать уже сквозь уводящие незабудки сна, сперва то, как с грохотом попадают на пол все доселе летавшие стулья, а затем уже в сына, внука, слизняка и сорняка начнут вкачивать всю пропущенную предысторию и вводную часть заседания, не преминув и про основную часть. Причём все эти части будут чередоваться разными голосами, которые, – дослушав проповедь до конца, – он обязан будет распознать, огласив участников (а во вводе в заблуждение будут принимать участие непременно все родственники…). Если отгадает