– Врач сказал, что он странный, – пояснила она.
– Все нормальные люди странные, – заметил Алекс. – Что вас сейчас беспокоит?
– Меня? – оживилась тетя.
– В связи с Даней, – уточнил Алекс.
– Ну, вы знаете, он врет, – понизив голос, сообщила она.
Алекс посмотрел на Даню. Тот, не отрываясь, смотрел на игрушки.
– Когда он в последний раз наврал? – спросил Алекс.
– Когда? – Тетя удивленно задумалась. – Да сегодня утром. И вчера вечером тоже.
– То есть врет часто? – Алекс снова улыбнулся, чтобы смягчить жесткость вопроса.
– Врет всегда, – без улыбки сообщила тетя.
– Всегда? – переспросил Алекс.
Ему надо было удостовериться, что тетя не преувеличивала.
– Всегда, – повторила она. – Он никогда не говорит правды.
– А что он врет? – Алекс тоже посерьезнел.
Тетя выпрямилась в мягком клиентском кресле, и ему показалось, будто она внутренне перекрестилась.
– Ну, вот сегодня, – медленно произнесла она, словно еще не решившись открыть карты в ненадежной ситуации, – он сказал, что на стене садика нарисовали Чебурашку.
Она замолчала, обреченно посмотрела на него и издала тяжелый вздох.
– Чебурашку, – повторил Алекс.
Перед его внутренним взором возникли огромные уши знаменитого несуществующего животного.
Данина тетя кивнула.
– А на самом деле? – попробовал он форсировать дальнейшее развитие рассказа. – Что нарисовали на стене садика на самом деле?
– Ничего.
Алекс тоже кивнул, чтобы продемонстрировать вовлеченность в процесс активного слушания.
– Вы понимаете, – сидящая напротив него женщина вдруг оживилась. – Он все утро рассказывал детям, как красиво разукрасили их садик. Говорил, что на фасаде возле главного входа во всю стену нарисовали Чебурашку, и Винни-Пуха, и других сказочных зверей. Дети сначала не верили, но он так красочно описывал, в таких подробностях, что потом все поверили и торопились посмотреть. А когда мы подошли к садику, то никакого Чебурашки не было, и других рисунков не было, просто голая стена, как всегда. Вот что же нам делать?
Данина тетя была высокой женщиной, почти одного роста с Алексом, худой и немного мужеподобной. У нее были длинные прямые волосы, собранные в хвост на затылке, выступавшие скулы и большие, глубоко посаженные глаза. Ей было вряд ли намного больше сорока, но выглядела она гораздо старше и казалась очень несовременной, будто появившейся прямо из романов французских натуралистов: со страниц, описывавших злоключения одной из самых несчастных ветвей Ругон-Маккаров.
– Что делать с развитым воображением? – улыбнулся Алекс. – Можно, например, книжки писать.
Даня внезапно обернулся и метнул на него пронзительный взгляд.
– Но это не воображение… – несмело возразила его тетя. – Это что-то странное… Понимаете, он ничего другого не говорит.
– Вообще ничего? – переспросил Алекс.
– Вообще ничего, – подтвердила она.
Даня повернулся назад к игрушкам, не собираясь опровергать это заявление.
– А когда это началось? – спросил Алекс. – Когда Даня впервые стал… фантазировать?
– Он всегда такой был, – поспешно сообщила тетя.
– Всегда? С самого рождения?
Тетя как-то неясно передернула плечами.
– Хорошо. Тогда расскажите мне, как Даня родился, – попросил он.
Тетя вздохнула.
– Ну, родился он в январе, – сказала она. – Вот пять лет ему этой зимой исполнилось.
Алекс кивнул. Тетя замолчала. У него возникло ощущение, что она не собирается продолжать.
Даня неожиданно отделился от полок с игрушками с двумя динозаврами в руках, подошел к песочнице и, не делая никаких вступлений, внезапно начал повествование:
