Кристина вставляет ключ в кухонную дверь и, открыв, проскальзывает внутрь и включает свет. Маргарета идет за ней следом, снимая на ходу дубленку и оглядывая кухню. Все понятно. Холодильник и морозильник спрятаны в нише за деревянными дверцами. А современную плиту спрятать не удалось. Вот почему на старинной чугунной плите стоит медная посудина с букетом сухоцветов. Чтобы отвлечь внимание… Ах ты боже мой! С первого взгляда ясно, в какие игры играют в этом доме.
– Ага, – говорит она, вешая дубленку на спинку стула. – Значит, новый дом. Вернее, новый старый дом.
Кристина на мгновение замирает посреди кухни, взявшись обеими руками за верхнюю пуговицу манто, словно ей не хочется раздеваться и показывать предполагаемый шелковый шарфик. Не расстегиваясь, она проходит в гардеробную, сообщая через плечо:
– Если хочешь, мы можем пройтись посмотреть весь дом, вот только пальто повешу…
Но Маргарета не намерена ждать ее на кухне и плетется следом. И, проходя через холл, видит в зеркале торопливые движения Кристины в гардеробной: вот она лихорадочно сдергивает шарфик, словно пытаясь скрыть постыдную тайну, и запихивает его в ящик старинного комода, одновременно запустив другую руку в волосы. Рука опускается ниже, к жемчужной нитке, мерцающей под воротником. Неужели и ее снимет? Но нет, не успеет. Маргарета уже стоит в дверях, прислонившись к косяку и криво улыбаясь.
– Красивый жемчуг. Что, профессор подарил?
От этих слов в Кристине пробудилось былое детское упрямство, тряхнув головой, она словно дает понять, что и не собиралась снимать бусы, что бы там Маргарета себе ни думала.
– Да, – отвечает она, поглаживая жемчужины. – Красивый. Старинный. Фамильная вещь, наследство от свекрови…
Маргарета подымает брови:
– Тихоня Ингеборг? Разве она умерла?
Кристина кивает:
– Угу. В прошлом году.
Маргарета молча разглядывает себя в зеркале рядом с Кристиной. Внезапно накатывает усталость. С какой стати ей иронизировать по поводу Кристининого шарфика и жемчужных бус? Чем она сама не фотомодель? При ней ведь тоже все общепринятые условные атрибуты, какие положены не признающей общепринятых условностей женщине средних лет. Черные джинсы и к ним полотняный жакет, стрижка «под пажа» и подкрашенные глаза. На шее колье, сомнительная красота которого, как ей вдруг показалось, вряд ли искупается оригинальностью, – несколько глиняных черепков на тонких кожаных ремешках. Глубокомысленно, не непонятно.
Кристина, повернувшись, смотрит на нее:
– Ты устала?
Маргарета кивает:
– Плохо спала последнюю ночь…
– А что такое?
Маргарета пожимает плечами:
– Не знаю… Может, предчувствия.
Кристина чуть морщится, она же врач, в ее мировоззрение предчувствия никак не вписываются. Но вдруг вспоминает:
– Ты что-то говорила о письме?
Маргарета, вытащив конверт из кармана, протягивает ей, но Кристина не берет его, – сунув руки в карманы жакета, она нагибается и разглядывает конверт.
Обе поднимают взгляд одновременно и смотрят друг другу в глаза. Маргарета, скривившись, поспешно отворачивается. Комок в горле, который она так долго пыталась игнорировать, разрастается и наконец лопается, как огромный и скользкий мыльный пузырь. Приходится изо всех сил стиснуть губы, чтобы плач не смог вырваться наружу. Но Кристина замечает.
– Что ты. – Она робко похлопывает Маргарету по плечу. – Успокойся, Маргарета. Что же она такое написала, что ты так расстроилась?
