– Бескрылая, да! Есть Плоскозубка, а теперь Бескрылая!
– Поэтизм-то какой! Нравится, Велмарка?
Велмара и слова не могла вставить, разинув рот. Только что дружески подтрунивавшая приятельница – уже гарпия.
Уходить напоказ Велмара не решилась. Дождавшись, когда разговор уйдет в другое русло, она позорно скрылась у себя. Сначала хотелось расплакаться. Её кое-как заслуженное чувство собственной ценности было уничтожено, и разве она теперь отличается от той странноватой драконесски, над которой подшучивала с Рирой ещё вчера? Той, которая, чуть стоит попросить её говорить громче, не шаркать при ходьбе или не гнусавить, плаксиво бормотала: «Ты меня не слушаешь! Я не могу громче, не могу не шаркать, я такая родилась!» Было смешно. В её вечной детской плаксивости виделось полнейшее отсутствие собственного достоинства, в её неспособности вести себя чуть-чуть иначе – жалкость. Вчера её осмеивали, сегодня осмеяли и тебя, Велмара. И как ни старайся, из грязи чистым не встанешь. Это «бескрылая» быстро въестся клеймом, по которому её станут поминать чаще, чем по имени.
Впрочем, чем дальше она думала, тем больше приходила от жалкости к ярости. Её оскорбили. Прилюдно. Выставили на посмешище. Рира нашла себе союзников, и ладно – другие просто считают её слишком сильным противником, чтобы с ней связываться. Ещё неизвестно, в чём дело – в тяжести когтей или остроте её слов, но в чём сила самой Велмары, она знала наверняка.
И когда раздался визглявый голосок за столом:
– Ну что, как полёт, Бескрылая?
Она медленно поднялась, чёткими, ровными шагами приблизилась к Плоскозубке, схватила её за космы и рывком – её лицо о стол.
Жутче всего был хрустнувший нос, и затем всхлипы Риры в напряженном молчании.
Велмара подняла глаза. Всё было справедливо. Рира завралась, ей следовало помнить, что она мелет, и кому-то давно стоило её проучить. Это был маленький триумф, торжество правды и добра. Всё было правильно, но почему-то и тени одобрения и поддержки не было на лицах свидетелей отмщения.
Они смотрели ошарашенно и злобно.
Может быть, вся эта угрюмость предназначалась не ей, Велмаре?
Нет. Ей. Она беспомощно ловила чужие взгляды, ища сочувствия или одобрения, но либо наталкивалась на стену возмущения, либо приятели стыдливо отводили глаза.
Она села снова за стол, другие же, осознав, что Велмара больше не представляет опасности, повскакивали с мест и бросились на помощь хрипящей и захлебывающейся в крови и обиде Плоскозубке. Кто-то зло прошипел: «Нет, это слишком!», и больше Велмара не удостаивалась за столом ни одного слова. Её не прогнали, но ситуация стала сама по себе подразумевать, что ей здесь не рады; и она ушла, не ища объяснения, в чём неправа.
Так она стала надолго лишней и чужой в кругу воинов. В напоминание о случившемся никто больше не звал её по имени – одно корявое Бескрылая, или его новое производное – Беса или Бес.
Словно бы она стала или демоном без сердца, или в целом существом, у которого чего-то не доставало. Одно лишь без.
