Наверное.
Первая неделя в трудовом поселении пролетела, как один миг. Хоть меня и настораживали «соседи» и изучающие взгляды надзирателей, я не сильно переживала – рабочий настрой спас от унылых мыслей.
Режим в поселении показался мне куда мягче, чем режим в Школе полиции, где я полтора года вкалывала, доказывая, что могу стать примерной служительницей закона. Восемь часов на сон; десять минут на гигиену; прогулка в столовую (отдельное здание); утренний замер уровня эо; полчаса на завтрак; распределение по работам; четыре часа работы; обед; час на медитации (для психокинетиков они обязательны); следующие четыре часа работы; ужин; часовая прогулка под охраной; час на беседы с коррекционным сотрудником или просмотр мотивирующих фильмов; час свободного времени; отбой.
Блокировка потоков энергии очень опасна; перенапряжение, стресс или попытки самостоятельно разблокировать потоки могут привести к смерти, причем внезапной. Поэтому каждому арестанту дают такую работу, которая ему подходит и, конечно, учитывается профессия арестанта. Если ты слаб и плохо переносишь блок, тебя не отправят на работы, требующие много сил.
Кстати о работах. В «меню» есть работа в архиве; туда приглашают тех, кого лично отобрали коррекционный работник или психолог. А вот тех, кто физически покрепче, загоняют на оборудованный под фабрику склад для монотонной работы по обработке и производству компонентов для пищевых концентратов. Компоненты добываются в лесах Хесса, тоже арестантами, и эта работа считается самой желанной: гуляй себе по лесу, пусть и под бдительным оком охраны, собирай травки, корешки, цветочки… Собственно, на эти три вида и делятся работы в нашем трудовом поселении: архив, фабрика, лес.
Такую работу при всем желании наказанием не назовешь. Для нас, психокинетиков, наказанием является сам факт блокировки энергий. У нас отнимают способности, учат жить без них, и неизвестно, какая отметка будет стоять при освобождении в наших личных делах: «СВОБОДЕН» или «БЛОКИРОВАН».
Лично я жизни без психокинеза не представляю. Это как если лишить собаку острого обоняния, оставив обычное: вроде жить можно, и нюх остался, но это совсем, совсем не то…
Новенькие арестанты быстро нашли себе подходящие компании, как по половому признаку, так и по расовому, а может, и еще по какому признаку. Птичка, та говорливая женщина, что встретила меня в первый день, сразу взяла надо мной шефство. Она представила меня своей разношерстной компании, в которую входят как мужчины, так и женщины младших рас, и пообещала, что в таком обществе у меня не будет причин грустить. Обзаведшись покровительницей и примкнув к группе арестантов, я спокойно прожила неделю – но уже в начале второй начались проблемы.
Время подходило к отбою; арестанты уже расходились по спальням, но многие еще сидели в зоне отдыха и занимались кто чем: читали книги, играли в настольные игры, просто общались. Никто не ругался и не лез на рожон: новенькие быстро поняли, что здесь ничего не останется незамеченным, а старенькие давно в курсе. Словом, атмосфера царила благая.
Я уже приноровилась пропускать нескончаемую болтовню Птички мимо ушей и изредка вставляла в разговор ничего не значащие фразы – это максимум моего социального взаимодействия с арестантами.
В комнату вошла Марла, единственная, с кем мне хотелось бы пообщаться. Она, как и Курид, здесь на особом счету. Хоть надзиратели и корректирующие сотрудники и уверяют, что с любой проблемой или вопросом мы можем подойти к ним, на самом деле все вопросы арестанты решают через нее или Курида.
