– Будьте вы прокляты! – крикнула Магдалена в пасмурное осеннее небо и добавила,
– и те, в чьи руки попадет эта книга!
– Гори! Гори, ведьма! Гори! – Радостно заорал собравшийся на площади народ. – Гори!
В костер полетела клетка с кошкой.
И тут произошло невероятное. Ведьма вместо того, чтобы гореть, стала растворяться в воздухе, за ней веселой трусцой побежала черная кошка, а вместо них на костре загорелось Бог весть откуда взявшееся соломенное чучело. В шуме пламени слышался демонический смех.
– Ведьма колдует! Ведьма колдует! – Народ бросился бежать с площади. За ними бросились официальные лица.
Палач, видевший за свою карьеру и не такое, остался возле костра и поддерживал пламя до тех пор, пока на его месте не осталась только груда синеватого пепла. Истязатель собрал его в мешок и высыпал пепел в специально вырытую для этого
яму.
– Отче наш…
Прочел он молитву и забросал яму землей.
– Вы не боитесь быть проклятым, мой друг? – Закончив рассказ, спросил ректор у
Яблонского. – Не боитесь, так сказать, кары небесной!?
– А вы, Дмитрий Алексеевич? – Вопросом ответил Яблонский.
– Я, мой милый, прожил на свете столько, что уже ничего не боюсь, а вам жить еще да жить. Так что подумайте?
– Да шучу я, шучу, – поспешил успокоить ректора Яблонский. – Подтруниваю. Не нужна мне ваша книга, я хочу остаться в столице.
Дмитрий Алексеевич пробарабанил по столу своими аристократическими пальцами ритмический рисунок и сказал:
– Я пригласил вас сюда, мой друг, не в КВН играть! Не сценарий для институтского капустника писать, а по серьезному делу. Поэтому шутки в сторону.
Ректор замолчал и принялся чиркать шариковой ручкой пометки на полях лежавшего перед ним документа. Закончив, он продолжил:
– Дело ваше. Вы можете в нее влюбиться, жениться, нарожать с ней кучу прелестных дитятей, но книга в кратчайшие сроки должна лежать вот на этом, – Дмитрий Алексеевич ударил кулаком по полированной поверхности, – столе. В противном случае,
я вас в порошок сотру. Зарубите себе это, мой друг, на вашем греко—римском носу. Ну, а если все пройдет гладко, то вы получите свободное распределение. И оставайтесь себе Бога ради в столице. Я только буду этому рад. Ну, собственно и все! На этом будем считать разговор законченным.
Ректор протянул студенту руку. Яблонский пожал крепкую сухую ладонь и направился к выходу.
– Да, вот еще что, – остановил Яблонского хозяин кабинета и, протянув ему коричневую сторублевую купюру, сказал:
– Это вам на любовные расходы: кино, вино и прочие деликатесы.
Со дня знакомства Яблонского с Катей прошел месяц, звонко-синий апрель. С
необычайно яростной грозы начался май.
Свежим, вымытым ночным ливнем, утром Григорий шел с папкой подмышкой и напевая придуманную им только что чепушенцию, вроде «…я молод, красив, здоров и счастлив чрез это безмерно» по институтскому коридору.
– О, на ловца и зверь бежит! – раздался ликующий возглас декановской секретарши:
– Это кто же у нас зверь? – приветливо улыбнулся секретарше Григорий. – Не я ли?
– Именно ты. Заходи. Заходи. Звереныш…
– В капкан. В капкан. – смеясь, поинтересовался Григорий. – На заклание!
– Какое заклание! Такого красавца как ты только на осеменение!
– И в какие такие загоны?
– В ректорский кабинет! Только что звонила ректорская секретарша Наталья
Сергеевна и в ультимативной форме потребовала тебя!
– Зачем же я ей понадобился?
