– А знаете. – Сказала, обращаясь (хотя он видел ее впервые) непосредственно к Григорию, эксцентрично одетая, похожая на колдунью из иллюстрации к детской сказке, девушка со странным именем Магда. – А Катя-то ведь умерла.
Яблонский вздрогнул:
– Какая Катя? – спросил он девушку. – Я вас не понимаю.
– Катя – это дочь Татьяны Алексеевны. – Ответил за девушку молодой человек. – Я даже ее немного знал. Неужели умерла!? Вот беда. Так беда! Она ведь у Татьяны Алексеевны одна-единственная дочь. Это ее убьет! Определенно убьет!
– Да бросьте вы о грустном. – Потребовал хозяин вечеринки. – Давайте-ка, лучше к столу. Прошу садиться.
Весь вечер Яблонский сидел за столом, и вяло, ковыряясь вилкой в закусках, думал о
Кате.
– Да, что это с тобой сегодня, Гоша, какой-то ты не живой. Что случилось? Тебя что
так расстроила смерть этой девушки. Ты, что ее знал?
– Нет, я ее не знал, но мне ее жалко. Такая молодая. Вся жизнь впереди, а тут вдруг хлоп и нет тебя такой молодой, нежной, красивой. Заколотили все, что от нее осталось в черный ящик и сбросили в землю. И будет она теперь там лежать до скончания веков. Разве это не печально? Мне всегда жаль умерших, особенно молодых.
– Ой, какой ты, – Тата нежно поцеловала Яблонского в щеку, – у меня жалостливый. Может, пойдем домой?
– Какая ты у меня понимающая, Тата. – Обняв Тату, сказал Яблонский. – Я тебя обожаю!
В комнате Яблонского затрещал телефон. Звонила Тата.
– Гоша, ты не забыл, что в десять у нас встреча с работницей ЗАГСа.
– Тата, дорогая, за кого ты меня принимаешь, как же я могу об этом забыть. Забыть о таком событии! Не ожидал, дорогая. Не ожидал…
– Ну, прости, Гошик, прости. Я жду.
– В десять буду как штык.
– Тогда до встречи. Чмок моего Гошика. – Тата оборвала связь. Яблонский взглянул на часы. Восемь тридцать.
– Позавтракаю где-нибудь по дороге. – Решил Григорий.
Он побрился, натер докрасна щеки одеколоном. Надел чистую рубашку, галстук, новенькие туфли.
Похлопал по карманам пиджака:
– Так расческа на месте, паспорт на месте. Деньги.
«Жених» достал из кармана портмоне. Пересчитал деньги. Ровно сто пятьдесят рублей.
Жалование за последний месяц.
«Возьму рублей тридцать. – Яблонский отсчитал десятки, потом решил. – А нет, возьму лучше все. Вдруг кольца придется покупать, Тата платье захочет или вдруг в
ресторан пойдем. Пусть лежат. Они карман не тянут» Григорий причесался, взглянул на прощание в зеркало.
– Хорош, хорош, – произнес он, стряхивая с пиджака пылинки. – Красавец! Молод, красив, здоров и счастлив чрез это безмерно. – Пропел он сочиненный некогда мотив.
Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела. – Вспомнил Григорий слова проректора. – Дудки, нет такой кошечки, чтобы съесть такого орла как я!
Яблонский улыбнулся отражению и сказал:
– Ну, тронем, брат? Разумеется, тронем!
Он вышел из номера. Спустился на лифте в лобби гостиницы.
– Григорий Ильич, можно вас минуточку, – лакейским голоском позвал Яблонского швейцар, – тут вам, если так можно выразиться, пакетик. Извольте получить.
Яблонский взял в руки серый, как арестантская роба, конверт. Вскрыл его, и прочел содержание письма.
«… Вам необходимо явиться в 15 отделение милиции к 9:30 в кабинет №9. При себе нужно иметь документы, удостоверяющие личность. Старший следователь И. Л. Кривовой…»
Григорий вышел из гостиницы день был хоть и пасмурный, но теплый. Он пошел по проспекту, соображая, что ему делать.
