Архив барона Унгерна - страница 5



Их первая встреча состоялась в декабре 1907 г. в литературном кафе «Домино». Унгерн декламировал отрывки из классических трагедий. Успех был невероятным, восхищенные адораторы устроили барону овацию. Тем же вечером Моргенштерн сделал в своем дневнике запись:

«Я будто бы попал в странный, фантастический мир. Зрелище, открывшееся моим глазам, привело меня в трепет; вскоре, однако, я уже ничего не ощущал, впав в гипнотическое оцепенение, причиною коего был этот человек. Словно Эдип на опухших ногах, покрытых мучительными, зловонными язвами, он шатко двигался в сторону зрителей, затем падал на колени, терзал свою грудь и в порыве тщетного раскаяния совершал самоослепление… То вдруг выпрямлялся и медленно обводил присутствующих внимательным, пристальным взглядом, заставляя содрогнуться от осознания величия монументальной натуры, и в тот самый миг, когда взор его проникал в потаенные глубины наших душ, и мы уже готовы были поверить, что это сам Геракл, триумфально восходящий из мрачных недр подземного царства, он внезапно начинал бесноваться, дико, неистово, будто Аякс, возбуждаемый Аластором, и в припадке безумия бичующий стада тельцов. Был ли он безобразным Эсопом, уготованным в качестве искупительной жертвы богам, или Гиперместрой, на глазах у потрясенной публики преодолевающей отвращение к браку, – он завораживал, заставлял рыдать. Его мнимое уродство, его ярость, его страдание, как магнитом притягивали нас, когда в бесконечном потоке менад он вызывал из небытия образы и звуки, хрипло и монотонно повторяя: „Βιοξ θεωρητiκοξ“ – „Жизнь в созерцании“»[11].

В 1908 г. барон Унгерн продолжал феерическое шествие по столичным салонам. Непрекращающийся грохот аплодисментов разрушал штукатурку атласных гостиных и раскачивал массивные золоченые люстры, зеркала покрывались копотью от едкого табачного дыма, а вековые персидские ковры расцвечивались струями бархатных вин, пролитых десятками мужчин и женщин в минуту нервной слабости, вызванной глубоким эмоциональным переживанием. Барон блистал, и наслаждению толпы не было предела. Однако весной 1909 г. Унгерн неожиданно уезжает из России и пропадает из поля зрения активистов «Табль-дот»[12]. После этого события в деятельности товарищества намечается спад.

В своих неопубликованных мемуарах Алоизий Моргенштерн вспоминает Выборгский период[13] (1909–1917), как время кутежей и скандалов:

«Аперитив по утрам, цыгане и шампанское ночью, увлеченье оккультизмом и тому подобными несусветными вещами, и – o, mea culpa![14] – длинная череда муз и любовниц: актрис, модисток, разнообразных светских львиц сомнительного происхождения, аферисток-консуманщиц, наконец, просто публичных женщин, сосавших из нас скудные витальные соки. Мы жили сумасшедшей жизнью, захлебываясь нектаром и давясь лепестками роз. Творческий порыв сник, поэзия уступила место прихотям, Мельпомена, Терпсихора и Полигимния бежали, искусно уклоняясь от узловатых рук Бахуса и Приапа».

Тем не менее, Выборгский период является весьма примечательным в смысле окончательного определения литературных ориентаций кружка. 6 февраля 1916 г. идейным и эстетическим исканиям Моргенштерна и его соратников был решительно положен конец. В тот час, когда над крышами домов и заводскими трубами сгущались влажные петербургские сумерки, когда доктор Моргенштерн, предвкушая волшебную ночь интеллектуальных экзерсисов, разложил на рабочем столе наброски к монографии «Гносеологическая экспонента в декартовых координатах майевтических систем. Непредвзятая критика философии барона Унгерна», потомственные рабочие путиловского завода вступили в схватку с агентами охранки. Единственная пуля, выпущенная из случайно выстрелившего револьвера, угодила в окно кабинета Моргенштерна и раздробила стоявшую на столе яхонтовую чернильницу. Рукопись была полностью испорчена. «C’est déjà quelque chose