Помощник наглым взором скользнул по фигуре Элли, а затем громко прокричал Кею, перекрикивая грохот:
– Баба в будке – к беде!
Но эта реплика ничуть не поколебала решимость Кея: придерживая Элли за талию, он увлек ее к окну и заставил высунуться. Ветер больно ударил в лицо, словно негодуя тому, что они движутся вперед. Из пара таинственно выступали деревья. Точно мистические изваяния, монстры тянули к ним крючковатые лапы, желая задержать, остановить, свалить на землю. Но гигантский поезд неумолимо скользил по рельсам: вопреки всем препятствиям на своем пути. Элли вдруг остро прочувствовала важность конечной точки их маршрута: не может быть, чтобы эта продуманная до мельчайших деталей гигантская огнедышащая машина двигалась вперед просто так, бессмысленно и без цели. Сам путь не представлялся таким важным по сравнению с тем, куда они должны приехать. Ведь и сама жизнь подобна железной дороге: немыслимо, чтобы извилистые рельсы бытия вели человека в никуда! В противном случае, люди не выстраивали бы с такой тщательностью свой жизненный поезд, не ужасались при мысли о бездне, не печалились о смерти. Несмотря на хлеставший ветер, уходить отсюда не хотелось: в лицемерно-помпезном вагоне первого класса Элли была лишь ленным пассажиром, вяло следовавшим течению. Но здесь – и именно здесь! – она сама управляла жизнью, преодолевала, боролась и все неспроста – ради какой-то важной цели. По крайней мере, ей очень хотелось в это верить.
Величие, значимость и сила людей, находившихся рядом с ней в будке, тоже явно ощущались, словно были чем-то материальным. Там, в ресторане, на машинистов косились снисходительно, с некоторой даже гадливостью, как смотрят, наверное, богатые снобы на обслуживающий персонал. Но в этом жерле клокочущего вулкана, от правильной работы которого зависели жизнь и благополучие остальных, местные франты не посмели бы так на них смотреть, просто не отважились бы.
Спустя некоторое время они с Кеем сидели на ажурной лавочке в темном уголке цветочной оранжереи вагона первого класса; он угощал ее фирменным блюдом машинистов: яичницей, поджаренной на кочегарской лопате. Хорошо, что час был уже поздний и парк пустовал: им встретилась лишь сморщенная старушка в смешном чепце, которая, видимо, мучилась бессонницей.
Черными от копоти пальцами Элли алчно поглощала обжигающе горячую еду, забыв про холодных устриц из ресторана как страшный сон. Кей молча прожигал ее взглядом. Между ними обрушилась стена отчужденности; раз показав ей будку машиниста – самый важный орган поезда, он словно бы приоткрыл завесу своего сердца, сделавшись ближе и даже роднее. Элли почудилось, будто она знала Кея всю жизнь, но при этом, могла ли она ему довериться в полной мере, особенно после настораживающих слов Жана?
– У нас две бригады и два сурьина. Я и Бен. Бен послабее меня, – задумчиво произнес Кей, нарушая тишину. – Но все же благодаря ему у меня есть несколько дней отдыха.
– Бен – тот нагой красавчик, который черпал уголь? – полюбопытствовала вдруг Элли. Кей насмешливо прищурился.
– Он тебе понравился?
Элли иронично хмыкнула.
– Фигура у него очень даже. Если все машинисты такие, я была бы не прочь еще раз туда наведаться.
– Они все разные, – с неожиданной серьезностью в голосе отозвался Кей.
– Послушай, на диагностике ты как-то невнятно ответил на мой вопрос. Ты всегда хотел стать машинистом?
