Ежов подошел и потрепал его по щеке, наклонившись.
– Ну-ну, не дуйся, дурашка, щечки лопнут на меня дуться. Лучше скажи, что там по срокам выходит? Очень уж он мне под ногами мешается.
«Не у тебя под ногами, а между ног твоей жены-шлюхи», – подумал про себя Еремеев, но вслух сказал:
– Ближайшие года полтора не стоит лезть. И так засветились. К тому же, Хозяин благоволит летуну и, уж простите, два и два сложить сумеет. Сразу станет ясно, что кроме тебя это никому не выгодно.
Сверкнув глазами на друга и слегка покраснев, наркомвнудел лишь снова плеснул себе водки и кивнул, чтобы тот продолжал.
– Я предлагаю обходную операцию. Больше победных реляций, пусть вождь вознесет его в своих глазах и отведет взор от нас. А там Валерьян за нас все сделает сам, уверяю: в его стиле вмиг свалиться в пике. Главное будет – не упустить момент.
Вологда, 1942 год
Где-то сквозь туман раздавались незнакомые голоса:
– Как он вообще жив остался? Весь обмороженный…
– Ужас, а худой – как скелет…
Аркаша почувствовал, что его пытаются раздеть. Видимо, это не получалось.
– Примерзло, чёрт, неси ножницы.
Он попытался открыть глаза. Сплошной туман.
Было и не тепло, и не холодно.
Было никак.
– Доктор, он приходит в себя.
– Где я? – прошептал он пересохшими губами.
– Не волнуйся милый, все хорошо, ты в больнице, лежи спокойно.
Где-то на периферии зрения мальчик успел увидеть, как срезают заледеневшее окровавленное белье, как стаскивают носки: вместе с кожей, ногтями. А боли всё не было.
Потом Аркаша вдруг услышал шумное дыхание большой собаки, вспомнил вокзал и, наконец, опять потерял сознание.
Давно работая в органах госбезопасности, она впервые видела подобного человека. Нет, тех же китайцев, японцев, вообще азиатов перевидала на своем веку. Тут был особый случай.
Мало того, что из центра поступил приказ «альфа-прим». Впервые за весь срок службы. Это, как минимум, нарком приехать должен. Вдруг заявился какой-то узкоглазый, в маскхалате и старом френче.
Но приказы не обсуждают.
Последние пару лет, исполняя обязанности главврача местной больницы, она привыкла к шаблонным контрразведчикам, приезжавшим сюда для выполнения заданий. Этот был – иной породы.
За ним чувствовалась сила. Не та, от которой женщины готовы, бросив даже детей, бежать следом сломя голову, а мужчины выполнить любой приказ, нет.
Это была сила горной лавины, несущейся на тебя, когда стоишь и понимаешь – ничего ты, жалкая букашка, сделать не сможешь.
И еще – он никогда не смотрел в глаза.
Только сквозь тебя.
Когда пожал ей впервые руку, она вздрогнула – будто током ударило.
– Светлана Сергеевна, нам предстоит серьезная работа.
Кнопмус мыл руки в старой, ржавой раковине.
– Ну что скажете, доктор?
– На удивление крепкий парень, жить будет. Назначение я выписал.
– Вы слыхали, вагон, в котором их привезли… когда до них дошла очередь, то там все уже были мертвы. В Жихарево просто забыли положить дрова, чья-то халатность. И вот налицо почти тридцать погибших людей.
– Да, ужасно, ужасно… – вздохнул Кнопмус, – но, к сожалению, за последнее время подобные истории стали обыденностью.
– Мальчик все время спрашивает про отца. Что ему сказать?
– Так, мол, и так, умер отец от истощения и обморожения.
– Но ведь тела не нашли ни в здании вокзала, ни в вагоне, ни на путях.
– Светлана Сергеевна, ну что вы, право. Сейчас люди тысячами пропадают, а вы про тело.
– Он говорит, что дотащил отца до зала ожидания, но там был найден только сам мальчик.
