Армия для империи - страница 8

В 1789 году Потемкин, приняв общее начальство над обеими армиями в Турции, поручил Суворову отдельный корпус, расположенный в Молдавии, у Бырлата, для связи с австрийским корпусом принца Кобургского, расположенным также в Молдавии у Аджуда. В течение этой кампаний Суворову пришлось два раза выручать австрийцев: внезапно являлся он на помощь союзникам, и вместе с ними поражал на голову многочисленные толпы турок, сперва при Фокшанах, а потом на Рымнике. Оба раза Суворов поступил с обычной своей оригинальностью: перед сражением при Фокшанах никак не хотел он иметь свидания с принцем Кобургским, вероятно для того, чтобы избежать всяких с ним прений и несогласий; оба союзные войска соединились почти на самом поле сражения и двинулись общим боевым порядком на неприятеля. Только по окончании боя увиделись оба военачальника: они бросились друг другу в объятия, поздравляя взаимно с победой. Сражение на Рымнике также начато было без общего предварительного соглашения и вторично одержана была полная победа. Необыкновенная быстрота, с которой Суворов прилетал на помощь союзникам, самоуверенность, с которой шел он атаковать неприятеля, несравненно превосходная в силах, верный расчет и твердость в бою внушили принцу Кобургскому высокое уважение к русскому генералу, которого называл он своим спасителем и наставником. Суворов со своей стороны выхвалял мужество принца и храбрость австрийских войск. С этого времени Суворов и принц Кобургский были связаны узами самой искренней дружбы, и когда в следующем году пришлось им расставаться (по случаю примирения Австрии с Турцией), то принц простился с союзником своим самым трогательным письмом. Имя Суворова сделалось знаменитым в Австрии; император Иосиф возвел его в графы Римской Империи. Императрица Екатерина осыпала его наградами: он получил графское достоинство с титулом Рымникского, бриллиантовые знаки Св. Андрея Первозванного и орден Св. Георгия 1-й степени.

Одни победы Суворова придали блеск кампании 1789 года; сам же Потемкин почти все время оставался в бездействии. Следующая кампания была еще бесцветнее и бесплоднее; в то время, когда Австрия примирилась уже с Турцией, когда Потемкин вел также переговоры и ограничивался обложением и осадой некоторых крепостей, Суворов не переставал порицать нерешительность военных действий и твердил о том, чтобы идти за Дунай, даже к самому Цареграду. В конце года Потемкин, желая каким-нибудь успехом заключить кампанию и сделать турок уступчивее в переговорах, решился овладеть Измаилом: предприятие это, считавшееся дотоле неисполнимым, возложено было на Суворова, и скоро неприступный Измаил взять штурмом. Победа стоила много крови; немногие из защитников крепости остались в живых; но обвинять в том победителя, упрекая его в жестокости и бесчеловечии, могли только те, которые не знали, с каким отчаянным ожесточением дрались турки в своих крепостях.

Взятие Измаила было одним из блистательнейших и громких подвигов Суворова; но последствием был окончательный разрыв с Потемкиным. Приехав к нему в Яссы, Суворов был оскорблен приемом Потемкина, который, обняв победителя, сказал ему: «Чем могу я наградить вас, Александр Васильевич?» Вспыльчивый Суворов надменно возразил на это: «Кроме Бога и матушки-государыни, никто наградить меня не может». Потемкин в бешенстве не нашел ни одного слова; они расстались непримиримыми врагами и более уже не видались. Суворов отправился в Петербург; единственной наградой ему за взятие Измаила было звание подполковника гвардии, тогда как Потемкин, также приехавший вскоре потом в столицу, был принят настоящим победителем. Взятие Измаила торжествовали пышно, а Суворова при этом как будто позабыли. Однако же императрица, продолжая покровительствовать ему, вздумала снова дать ему поручение на шведской границе: едва только Государыня выразила о том свое намерение, как Суворов в тот же день садится в тележку, выезжает из Петербурга, и пишет из Выборга к императрице: «Жду повелений твоих, матушка!» Подобные проделки уже не удивляли императрицу: Суворову поручено было начальство над войсками в Финляндии.