Параллельно перед ним мелькали кадры из его личного кинофильма, и он опять видел, с каким восторгом сто лет назад она смотрела из театральной ложи вниз на оркестр и вдруг ахнула, когда арфист благодарно поцеловал свой инструмент после спектакля. А потом изображение сменилось, на первый план вырвалась проза жизни, и Дмитрий Олегович вспомнил себя в растрёпанных чувствах и с документом о разводе в руках.
Говорят, что даже пары с многолетним стажем расстаются после ремонта. Их браку тогда не исполнилось и месяца, а они взялись за строительство дома. Что уж тут говорить о долговечности связей!
Свадьбу Снежаночка откладывала трижды, каждый раз ссылаясь на то, что не готова к такому серьёзному шагу, что ей надо подумать и собраться с мыслями. Дмитрий, тогда ещё не именовавшийся Олеговичем, смутно подозревал, что не в запутанном серпантине мыслей дело, но всякий раз смиренно соглашался на неопределённый срок отложить день икс и предаться самоанализу.
Теперь он стоял поодаль среди прозрачных лотков с лаймовскими конфетами и любовался своей Снежаночкой, пытаясь понять, что же заставило их разойтись. Точнее, что заставило Снежаночку подать на развод, а его – безропотно согласиться.
Снежаночка была всё такой же – привлекательной и эмоциональной.
– Какое там М100! – гневно рокотала она в телефон. – Что ты в марках цемента понимаешь! Только попробуй М100 взять! М400!
Дмитрий Олегович замер. Его восхитительная изнеженная Снежаночка в принципе не могла бы говорить о марках цемента, да ещё в такой тональности. Это была не её тема, да и не её стилистика. К тому же когда-то все его попытки рассказывать о подробностях строительства будущего дома выводили Снежаночку из равновесия, она не хотела знать подробностей процессов рытья котлована или установки стропил.
По сути дела, из-за этого цемента они и развелись.
Надо сказать, что Дмитрий Олегович обстоятельно и самозабвенно по всем правилам строил дом и все выходные проводил в круговерти закупок материалов, вымешивания раствора и выкладывания шлакоблоков, а Снежаночка, хоть и была категорически против, вынуждена была смириться. И в воскресенье вечером после утренней «смены» (ведь обещал же, и билеты она давно, причём сама, взяла, и так мечтала!) тащила его на гастрольный спектакль.
Естественно, что после трудовых подвигов он уставал и засыпал прямо в первом акте под возмущённое шипение на ухо молодой и возвышенной жены-эстетки. И не трогали его ни занимательные перемещения искромётного Фигаро, ни страдания обманутой Жизели, ни вокальные сетования рабыни Аиды на жарких брегах Нила, ни полёты над гнездом кукушки.
– Мало того, что ты заснул, так ещё и громко сопел на всю Русскую драму, – выговаривала ему после спектакля в машине сгоравшая со стыда раздосадованная Снежаночка.
Впрочем, младой Дмитрий Олегович умудрялся всхрапывать не только на концертах классической музыки, но и в кинотеатре на комедийном сеансе – после бетонных-то работ!
Теоретически поначалу Снежаночка принимала постулат, что жизнь на природе в частном доме хороша и полезна. Но после того, как несколько раз съездила на стройку, её мнение кардинально поменялось, а смирение сменилось тихим ропотом.
– Не хочу киснуть в каком-то посёлке и мотаться в город каждый день, терять два часа – туда и обратно, – говорила она. – Мне и так хорошо, не нужны мне твои зелёные газоны с маргаритками, я ничего не хочу менять и люблю ходить на каблуках по тротуару – с педикюром.
