Арт-пытка, или ГКП - страница 39

(снова Томский) … Но, надо будет сто миллионов сварить – сварим и сто миллионов. На искусство денег не жалко.

Крот. Понятно. Но мне, пожалуй, хотелось бы еще кое-что уточнить в вопросе об осуществляемой вами власти.

Томский. Вы хотите спросить – не заводит ли меня власть?

Крот. Вроде того. «Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно» и всё в этом духе.

Томский. Да всё развращает. Власть, деньги, слава. Бессилие, нищета, забвение. Всё это развращает.

Крот. Что же делать?

Томский. Не развращаться.

Крот. А как лично вам удается сохранить адекватность – при ваших-то средствах?

Томский. Надо просто помнить о деле прежде всего, и чтобы это дело было стоящим, в смысле – настоящим. Тогда устоишь. А будешь думать о постороннем, о всяких, как их сейчас называют, бонусах – развратишься. Несложный рецепт. У меня дело настоящее, поэтому я адекватен.

Крот. Допустим. Но все-таки – заводит вас власть?

Томский. Нет, не заводит. Но и врать, что я власть не люблю, но это, мол, большая свалившаяся на меня ответственность, я не буду. Кстати, а как вы думаете – в чем главная радость, получаемая от власти?

Крот. Всё в твоей власти.

Томский. Ну, это явное преувеличение. На самом деле для человека, облеченного властью, очень многое совершенно выпадает из области возможного. Человек власти в основном занят распределением материально-статусных благ и наказаний, а вне этого он ничего не может. Да и в сфере, где, как ему кажется, он «правит», он бывает просто до смешного бессилен. Это как в истории про любителя дисциплины. Слышали?

Крот. Нет, не слышал.

Томский. Так я вам сейчас расскажу.

Жил-был человек, более всего на свете ценивший дисциплину. Он и сам жил по четкому раз-навсегда установленному распорядку дня, в котором не предусматривалось ни минуты на праздное времяпрепровождение, и всех окружающих пытался вымуштровать на свой лад. Однажды нашего любителя дисциплины, назовем его Дисциплом, назначили начальствовать над группой весьма разболтанных молодых людей. Дисципл не смутился, но даже обрадовался, ведь это не так трудно – построить тех, кто охотно становится в ряд; куда интереснее скрутить дисциплиной тех, кто отчаянно сопротивляется благу упорядоченной жизни. Пусть побрыкаются, потом сами же Спасибо скажут. И вот Дисципл взялся за командование и в короткие сроки добился замечательных успехов, так что группа оболтусов, справиться с которыми считалось невозможным, всё более походила на солдат, слепо повинующихся уважаемому ими командиру. Дисципл был доволен, но однажды, в последний день месяца, ему доложили, что при осмотре вещей такого-то «бойца» была найдена большая, хотя уже и опустошенная бутыль с пивом, – а алкоголь был строго-настрого запрещен Дисциплом. «Пьяный равно безумный», – любил говаривать он. Что ж, такого-то вызвали, сделали ему строгое внушение, инцидент был исчерпан. Но в последний день следующего месяца у другого такого-то снова была найдена злополучная бутыль. Такой-то был вызван, ему было сделано сверх-строгое внушение, инцидент был исчерпан. Но в последний день следующего месяца, как вы догадываетесь, снова была найдена пивная бутыль без уже выпитого пива – у нового такого-то. Тогда Дисципл собрал всю группу и произнес перед ней речь, в которой пригрозил самыми строгими карами всякому, у кого впредь будет найдена бутыль. Но надо ли говорить, что в последний день следующего месяца бутыль опять была найдена. Да, виновника нарушения дисциплины строго наказали, но через месяц всё опять повторилось. Тогда Дисципл вызвал к себе старосту группы и спросил, в чем же тут дело, и почему ему не удается справиться со столь пустяковой проблемой. «Дело в том, – ответил староста, – что у нас сложилась такая традиция, и нарушить ее невозможно, и никакие кары тут не помогут. В последний день месяца мы распиваем бутыль пива: так было, так есть и так будет и не стоит препятствовать этому – да это и не в вашей власти». «Не в моей власти! – вспыхнул Дисципл. – Да это бунт! Вы немедленно отправляетесь на гаупвахту, а я лично буду исполнять обязанности старосты в следующем месяце и уж прослежу за тем, чтобы никакой бутыли в конце месяца не возникло». И Дисципл принял на себя новые обязанности и внимательнейшим образом изнутри следил за тем, что происходит в коллективе. Всё шло хорошо, и ни о какой бутыли никто и не заикался. Приближался конец месяца, Дисципл перекрыл все возможные каналы связи с внешним миром, так что, если бы кто и захотел приобрести бутыль, то у него это никак бы не получилось. Наконец, настал последний день месяца. Распорядок дня, и без того не оставляющий ни минуты на отдых, теперь не оставлял уже ни секунды. С самой побудки и до самого вечера каждый обязан был делать то-то и то-то – при этом каждый должен был оставаться на виду у Дисципла. Приближался вечер. Был произведен тщательнейший обыск личных вещей, и никаких бутылей найдено не было. Правда, некоторые ребята как-то по-заговорщицки улыбались, ну да это Дисципл приписал удовольствию от разрыва с вредными привычками. «Не в моей власти… – удовлетворенно бормотал Дисципл, поздно вечером в отличном настроении возвращавшийся домой. – Это, видите ли, не в моей власти. Всё в моей власти, если только правильно ее употребить». Он открыл дверь, вошел в свою спартанскую комнату, где не было ничего, кроме стола, пары стульев и кровати, а на столе он увидел… вы уже догадались, что – пустую бутыль. Впрочем, не совсем пустую, на донышке еще оставалось немного пива. Рядом с бутылью лежала записка. Взбешенно-растерянный Дисципл прочитал ее: «Уважаемый Дисципл, по традиции мы распили эту бутыль в последний день месяца, а вот вы, хотя уже и много месяцев являетесь нашим обожаемым начальником, до сих пор уклоняетесь от священной обязанности каждой единицы нашего дружного коллектива. Это недоразумение должно быть исправлено: мы специально оставили вам немного пива на донышке. Пейте и помните, что, хотя мы и готовы подчиняться вам, но далеко не всё в вашей власти». Дисципл махнул рукой и выпил остатки пива. Конец истории.