Сердце колотилось, как испуганная мышь в берестяной коробочке. Он проехал мимо с тем же надменным лицом, только краем глаза видел, как старик стоит над распростертым мальчишкой и что-то выговаривает. Начала собираться толпа, старик указал на багровое солнце, мол, напекло мальцу голову, страшная жара…
Мальчишка, трепыхалось в черепе, всего лишь мальчишка! Не колдун, а всего лишь ученик, которого взяли собирать травы, растирать кору, толочь камни и кормить коней колдуна! Но что, если рассердить самого колдуна?
Артане уже оставили далеко позади последний ряд базара, когда их догнал Придон. Он пристроился позади, ехал смиренный, тихий. Впереди широкая улица, дома по обе стороны двухэтажные, а впереди широкая площадь, вымощенная серым камнем, в середине огороженный невысоким каменным заборчиком фонтан. Струи бьют высоко, ветер несет водяную пыль мелким туманом, прохожие пугливо сторонятся.
Друзья все же посматривали украдкой в его сторону, Придон отводил взгляд. В глазах глубокое сочувствие, как к умирающему от смертельной раны, которому не может помочь даже волхв.
– Да что вы все? – вырвалось у него. – Я что, уже не человек, что ли?
Вяземайт с натугой улыбнулся, пошутил тем же натужным голосом:
– Да кто теперь знает…
Но шутка прозвучала странно, повисла в воздухе. И хотя кони после базара пошли вскачь, ветер треплет волосы, срывает с губ слова и оставляет их далеко за спиной, но эти как прилипли, летят вровень, размахивая невидимыми крыльями.
Придон вскрикнул:
– Аснерд, что он мелет?
Аснерд на скаку повернул голову, перевел бег на шаг, выехали на площадь. На Придона взглянуло немолодое серьезное лицо. Воевода попытался улыбнуться, но получилась скорее гримаса.
– А вдруг он прав, – ответил он почти серьезно. – Любовь – восхитительный цветок. Самый удивительный и ценный на свете. Но требуется нешуточная отвага, чтобы подойти и сорвать на краю ужасающей пропасти. Ибо такой цветок всегда растет только над пропастью. Ты ж не считаешь меня трусом?
У Придона вырвалось:
– Боги, нет, конечно!
– Так вот… я мог бы однажды…
Придон затаил дыхание:
– И что же?
– Не рискнул, – ответил воевода. Лицо потемнело, а голос стал хриплым, сдавленным. – С тех пор я с боевым топором в руке прошел всю Артанию, собрал отряд удальцов, делал набеги на Куявию и соседей… Я первым вступаю в бой, последним выхожу из боя. Теперь вожу войска всей Артании. Я не проиграл ни одной битвы, ни одного даже пустякового сражения. Я считаю, что поступил правильно! И все так считают!
Он пришпорил коня, Придон пораженно смотрел вслед. Воевода унесся, как выпущенная из огромного лука стрела. В ушах Придона еще звучал его злой, сорванный в битвах голос. Никогда еще Придон не слышал в голосе мудрого и отважного Аснерда столько горечи. А сейчас скачет так, как будто обратился в бегство… Впервые в жизни.
Нет, сказал себе тихо, не впервые. Но как он сказал про цветок на краю пропасти!
Вечер тянулся медленнее, чем густой вишневый сок выползает из поломанной ветки. Придон сгорал, таял, как свеча, как воск на жарком солнце. Он снова слышал голос неведомого бога, повторял за ним странные слова, сердце подпрыгивало, стучало торопливо, захлебываясь, стараясь сказать нечто, чему не находило слов.
Ночью не мог заснуть, выбрался на веранду и точил там топор. У него особый топор, топор героев, выкован из особого железа, что падает с неба. Колдуны клянутся, что у него магические свойства, но пока хватит и того, что лезвие остается без зазубрин даже после ударов по каменной глыбе. Проверено не раз, а если отточить до остроты бритвы, то лезвие таким и останется…
