Впрочем, история, как известно, условностей не терпит. Ни сказанного, ни сделанного обратно не воротишь. Эту истину Лотте пришлось осознать в подвалах магистрата. Умолять о помощи, просить о защите было бессмысленно. Ничего не поделаешь, да, чего уж там, никто даже не будет пытаться. Даже ради ребенка. Кому интересно, выживет ли ребенок погибшего рыцаря от ведьмы? Творец дал, Творец взял…
На дворе стояла летняя жара. Овечьи холода уже прошли, а до августовских гроз еще было жить и жить. Но холод, который постепенно охватывал Лотту, был иным, чем холод хорошего ледника. Теперь она понимала, что значит выражение «могильный холод».
По щекам покатились слезы. Было жаль ребенка, который должен был родиться не в сыром подвале, а в теплых покоях на старинной дубовой кровати. Было жаль себя. Так нелепо умирать, когда тебе едва исполнилось девятнадцать! А еще было жаль Зигфрида, который был добрым человеком, но оказался незаслуженно обделенным. Обделенным всем: любовью, долголетием, наследником. Да даже память, и ту украли. Иоганн говорил, что родня похоронила Зигфрида на почетном месте. Но можно ли верить Иоганну? И кто теперь будет проверять его слова?
Сейчас Лотта искренне сожалела, что так и не смогла полюбить мужа. «Будь у нас чуть больше времени…» - шептала она, проваливаясь в полусон-полубред.
В себя Лотта пришла от того, что ее кто-то переворачивал. На неловкое движение все тело отозвалось болью. Эта боль сулила недоброе, означая, что Лотта еще жива. Что ждет ее впереди? Испытание водой? Или сразу – костер?
- Сестра Марта! – Строгий мужской голос показался Лотте знакомым. Но сил думать и вспоминать не было. – Осторожнее!
- Да я ж и так осторожно, отче! – Старческим голосом возмутилась женщина. – Только если ее не ворочать, она залежится. Потом же совсем не встанет.
- Встанет. – Мужской голос звучал спокойно и уверенно. – Ладно, сестра, делайте, как знаете. Только не забывайте, что перед вами – благородная дама, а не мешок с отрубями.
Хлопнула дверь, видно, мужчина вышел. А женщина продолжила то, ради чего, как поняла Лотта, и взялась ее переворачивать. По телу споро заскользила мокрая тряпка, холодя и, одновременно, даря ощущение свежести.
- Да открывай уже глаза, «дама», - Проворчала сестра Марта, снова поворачивая Лотту. – Думаешь, я не вижу, что не спишь уже?
- Зачем? – Безразлично спросила Лотта, коря себя за слабость. За то, что позволила себе насладиться моментом чистоты.
- Что, «зачем»? – В свою очередь переспросила женщина. – Зачем вижу, что не спишь? Затем, что глаза у меня - на своем месте. Вот и вижу.
- Зачем мне открывать глаза? – Пояснила Лотта. Но тут же поняла, что обращаясь к женщине, сама невольно открыла глаза. И теперь смотрела в упор на орденскую сестру.
Нонна была полноватой, пожилой, как и представлялось по голосу. На округлом лице выделялись пухлые щеки. Усталая улыбка была немного ироничной, словно сестра Марта смотрела не на благородную даму, а на… «На сельскую ведьму» - мрачно уточнила Лотта мысленно, снова вспоминая, во что вляпалась. Иллюзий она не питала, Иоганн со своим батюшкой за Зигфридово наследство постараются так, что даже герцогский суд ее не оправдает. А местный, тот даже и пытаться не будет.
Оставалось выяснить только одно.
- Мой ребенок. Он… умер? – Спросила Лотта, устало прикрывая глаза. Она сама не знала, чего боялась больше: увидеть на лице нонны сострадание или злорадство. Но сестра Марта смотрела спокойно, можно сказать, равнодушно. Так, словно подобные вопросы ей задавали по триста раз на день.
