- Зачем же сразу «умер», - пожала плечами она. – Таким количеством жизненной силы, как ты в него слила, мертвого поднять можно, не то что живого. И как тебя только такую проглядели?!
- Где он?
- Она, - поправила нонна. – В новой семье, а где ей еще быть?
- Где-е??? – Лотта приподнялась на локтях, забыв о боли. – Где! Мой! Ребенок!
- Ой, девонька, - сестра Марта присмотрелась к подопечной, словно видела впервые, - давай-ка я лучше господина аббата позову. Мое дело – таких как та мыть да на ноги ставить. А как вы сюда попадаете да зачем…
Она осуждающе покачала головой и ушла, не забыв, впрочем, заботливо поправить на Лотте рубаху и прикрыть босые ступни теплым одеялом. Постепенно подзабытый ужас стал снова накатывать волной, скромная келья стала напоминать тюремную камеру. К счастью, сойти с ума от страха Лотта не успела. Дверь скрипнула и вошел мужчина. Храмовник. Его лицо было смутно знакомым, но вспомнить его так просто не удалось.
Он заговорил, и Лотта поняла, что это его разговор с сестрой Мартой она подслушала недавно. Правда, сейчас голос храмовника звучал иначе. Немного устало и, как будто, слегка виновато.
- Очнулась, дитя? Ну, здравствуй! – Сказал он, присаживаясь на простую табуретку, стоящую у кровати.
- Где мой ребенок? – Спросила Лотта вместо приветствия.
- Хм-м… Ребё-онок… - Задумчиво протянул аббат (позволить себе столь тонкую вышивку на дорогом полотне вряд ли смог бы простой брат-храмовник). – Он тебе очень нужен?
Лотта задохнулась от возмущения, буквально, подавившись тем, что хотела сказать. А храмовник тяжело вздохнул и начал проникновенным тоном, как если бы говорил с кем-то из своей паствы. «Ты помнишь, что с тобой произошло? Ну, до того, как ребенок появился на свет?». Женщина сглотнула внезапно вставший в горле ком и кивнула. О, да! Она помнила.
Помнила, дядя Зигфрида тащил ее в город от самого замка, привязав за волосы к телеге. Как она цеплялась за доски борта, чтобы не упасть, придерживая живот рукой. Помнила сочувственные взгляды солдат Зигфрида, бывших его солдат. Но никто из них не решился пойти против нового хозяина.
Помнила камеру в подвале Ратуши, куда ее бросили, предварительно протащив через допросную и наглядно показав, чем грозит ей завтрашнее знакомство с палачом. Дяде Зигфрида зачем-то непременно было нужно, чтобы признание в ведовстве она подписала сама. Она не подписала. На что надеялась? Не понятно. А потом Лотта осталась одна и напряжение последних дней дало о себе знать.
- Значит, помнишь. – Храмовник правильно истолковал выражение ее лица.
- Где мой ребенок?
- Ты не успокоишься, да? – Он снова вздохнул. – Я отдал ее пока на воспитание одной благочестивой вдове. Твоя девочка будет расти в любви и под моим приглядом. Возможно, ты даже встретишься с ней. Позднее. Но пока…
- Что «пока»?
- Пока ты даже о себе позаботиться не можешь. Куда тебе еще и ребенка?
Некоторое время Лотта молчала, не зная, что сказать. Больше всего хотелось упасть на пол и кататься, воя от боли. Как душевной, так и телесной. Но что-то мешало, настойчиво зудело на краю сознания. Наконец-то Лотта поняла, что именно.
- Расскажите, что произошло после того, как я потеряла сознание. – Не попросила, потребовала она.
Храмовник вскинул бровь, намекая, что она не в том положении, чтобы лишний раз рот открывать. Но, встретившись с твердым взглядом, кивнул. Лотте даже на миг показалось, что он остался ею доволен. Чем? Тем, что она попыталась показать характер? Предположение сильно походило на бред. Но в последнее время в ее жизни произошло уже столько всего, что можно было назвать бредом, что Лотта уже не удивлялась ничему.
