– Это то самое Кло, с которым вы вчера говорили? – мне чудится в его голосе осуждение.
– Дмитрий Дмитрич! Вы что-то имеете против однополых отношений?
– Нет-нет, что вы, – оправдывается Герострат. – Просто мне жаль, что мужчины вас не привлекают. Что-то значит, в нас не так.
Я молчу и думаю, что не так и с женщинами тоже и вообще со всеми. Вчерашним вечером Кло устроило очередной скандал из-за моей незапланированной поездки и стало обвинять в легкомыслии и безответственности. А потом заявило, что у него снова стенокардия и я должна за ним ухаживать.
Герострат возвращает меня к реальности.
– Слышите, что они играют? Помните эту песню Челентано? Мы под неё танцевали в пионерлагере «Орленок» в начале 1980х.
– «Mi sembra la figlia di un capo cosacco…» Как же, как же.
– Я ездил на все лето, на три смены. Мама меня сдавала, чтобы освободиться и поехать к морю.
– Без вас?
– Ну да, я тоже отдыхал, но у нее был свой взрослый отдых в Крыму или в Пицунде. И я ей был там не нужен.
– А меня пытались неоднократно отправить в лагерь, но я плакала, скучала и просила забрать, и дней через десять неизменно оказывалась дома.
– И на танцы вы, конечно же, не ходили.
– Да нет, ходила. И я помню, что меня пригласил мальчик на медленный танец именно под эту песню. У него были потные ладони, и он все время пытался ко мне прижаться. Так что, в конце концов, я его оттолкнула и убежала.
– А я впервые поцеловал девочку после этой песни. Я не знал, как это делать правильно, но оказалось, что знала она.
– Меня никто не решался поцеловать. Но некоторые тайно желали и одного я застукала.
– Я его понимаю! А как именно вы его застукали?
– Он подсматривал за мной из-за занавески, когда я сидела на кровати и пела. И я услышала его прерывистое дыхание и …, в общем, он был с позором изгнан из девчачьей палаты.
– Кошмар! – Герострат залился своим уютным бархатным смехом, а я впервые за много месяцев почувствовала, как что-то большое, сырое и плотное высвободилось из моего тела, прорвалось наружу через все поры и испарилось, исчезло, оставив по себе пустоту и легкость.
Только какой-то назойливый звук мешал сосредоточиться на этом странном новом ощущении. Не сразу я поняла, что это был голос из громкоговорителя. Высокий блондин терпеливо разъяснял, что в сущности ничего не изменится, что никому не следует бояться, что все отдыхающие смогут выбраться домой, что делопроизводство перейдет на немецкий язык, что местным жителям придется его выучить и сдать экзамены, если они хотят сохранить работу и подтвердить свои гражданские права, что будут специальные курсы, что будут отреставрированы дома и улицы, что бывшая кирха снова ею станет, а почту переведут в другое новое здание.
– Милок, а из барака-то теперь переселют? Я в нем с пятьдесят шестого года живу, – встряла сухонькая старушка.
– По личным вопросам позже. Напишите заявление и подайте новому бургомистру, господину Цюпфнеру.
– Это тот самый, что источает запах квашеной капусты даже по телефону? – не удержалась я.
– Расходимся, расходимся, не скапливаемся. Митинг закончен! – пристыдил меня громкоговоритель.
– Я тоже люблю «Глазами клоуна», – сказал Герострат, робко заглянув мне в глаза и задержав взгляд буквально на несколько лишних секунд.
– Знаете, я рад, что меня отсюда выпустят без проблем, хотя теперь и уезжать не хочется. С вами так хорошо.
– Ну, раз так, давайте уйдем подальше от этой толпы.
