– Даже поблагодарить за доверие хочется, – ухмыльнулся Сергей. – Звучит грозно и гордо: «На тебе могила, и бзедь, кроме тебя – некому». Незаменимый. Совсем как Сирийский Цирюльник.
– Держи выше. Да не ждать же когда из Таиланда помощь прибудет.
– А Таиланд при чем?
– Скоро узнаешь, – пообещал директор. И оказался прав – оказывается, есть в этом выжившем скорбном мире конторы, которые только на Таиланд и уповают.
С мужиками, которые уже сутки только и занимались тем, что перетаскивали запашистые и подтекающие сукровицей скользкие черные пластиковые мешки с трупами от морга, в который покойники не поместились, в железный фургон, найти общий язык удалось. Сергей просто вкратце рассказал, каким он увидел вчерашний Екатеринбург.
– Вот такая беда, мужики. Не знаю, откуда эта беда к нам пришла, но знаю точно одно – никто тех людей, кто сейчас в Екатеринбурге лежит, не похоронит. Никогда. А мы умерших на нашей земле людей, пусть нам и незнакомых-неведомых, похоронить можем и должны. Пусть не совсем правильно, не по канонам православным и мусульманским, да и человеческим, но уж как сможем. Поможем земле принять их тела, а Богу – их души. Был такой поэт Данте, он про Ад любил писать. И в первом круге Ада у него оседали даже не грешники, а те, которые за всю свою жизнь ни одного настоящего толкового поступка не совершили. Жили-скрипели, не грешили, законы исправно выполняли, но без толку жизнь проживали, воняя, кряхтя и попердывая. Потому и угодили в Ад. Вот такой пессимист был этот итальянский эксперт по загробной жизни. Одно слово – католик. Экзорцист какой-нибудь, вуярист и даже эксгибиционист. Говорят, что дорога в Ад унавожена благими намерениями. Быть может. Но сдается мне, что среди этого навоза самое вонючее дерьмо – равнодушие. Равнодушие ведет в Ад, равнодушие делает человека безучастным ко всему. А вы сейчас поступок совершаете. Пусть не подвиг, но поступок – людей в последний путь отправляете. Грязное, казалось бы дело – набить 80 кубометров трупами. Но нихрена! Достойное и благородное дело, именно сейчас необходимое, к сожалению, как никогда. Иначе докатимся до скотства: – «на кладбище нищий дрищет». Живые и мертвые – но люди! Прежде всего – люди. И будем оставаться людьми. Кстати, пару ящиков водки я вам еще привез, закуски только нет, но сейчас не до закуски. Погрузку закончите, вылезете из этих химгандонов, всполоснете руки-морды – и в центр, в райповское кафе, вас до отвала накормят макаронами по-флотски. Там сейчас всех кормят денно и нощно, и водки наливают. Помяните покинувших этот мир. Но в меру.
Мужики согласно покивали головами – да, дескать, все понимаем. Притаптывая окурки, встали и двинулись на погрузку.
– Круто сказано! А ты раньше некрологи сочинять не пробовал? – спросил его Саныч, директор ритуального агентства «Ангел», приглашенный в качестве погребального консультанта.
– Рука не поднималась.
– А напрасно. Умершим на последнюю дорожку очень важно правильно сказанное слово, куда как важнее, чем живым. Потому что живые еще могут успеть сказать свое, а покойники уже молчат. За них живые должны говорить. Не врать, а четко обозначить пройденный жизненный путь. Я по должности своей много чего на могилах наслушался, напыщенные слова стелются, елей и патока растекаются, а вдумаешься – жил человек грешно и помер смешно.
– Помню, меня как-то прорвало на похоронах отца, сказал правду, когда собравшиеся откровенный междусобойный митинг устроили, пафос рассыпали да попутно себя выпячивали. Многие обиделись. Но потом разошлись, чтоб свое доживать. Народу же как нравится? Чтоб жизнь прожить да поле обосрать. И чтоб обосрать сытно, пышно, дорого-богато. Оставив загаженное поле.
