В классе она рассказывает захватывающие истории, вполне доступные его пониманию: про Даниила в Львином Рву, про Устье Печи, Раскаленной Огнем. Правда, есть и другие истории, куда труднее для понимания. Иисус учил Притчами; Джордж ловит себя на том, что Притчи ему не по нраву. Взять хотя бы Притчу про пшеницу и плевелы. Джорджу ясно: враг может посеять плевелы среди пшеничного поля, и выпалывать их нельзя, чтобы случайно не вырвать с корнем пшеничные стебли… как-то оно неубедительно, ведь у него на глазах мать частенько пропалывает клумбу, а что такое прополка, если не выдергивание плевел, покуда они еще не разрослись вместе с пшеницей? Но даже если оставить в стороне эту неувязку, дальнейшие рассуждения заходят в тупик. Ясно, что подразумевается в этой истории нечто иное, на то она и Притча, но что есть «нечто иное» – это Джорджу не по уму.
Он рассказывает про пшеницу и плевелы братишке Хорасу, но тот даже не понимает, что такое плевелы. Хорас на три года младше Джорджа, а Мод на три года младше Хораса. Мод, девочка, да еще самая младшая из детей, слаба здоровьем по сравнению с братьями; они усвоили, что их долг – ее защищать. Что именно под этим подразумевается, никто не уточнил; похоже, защита сводится к запретам: сестру нельзя тыкать палкой, нельзя дергать за волосы, нельзя громко фыркать ей в лицо, как наловчился Хорас.
Словом, защитники из Джорджа и Хораса никудышные. В дом зачастил врач, и его регулярные визиты держат семью в постоянной тревоге. Всякий раз Джордж испытывает неловкость и старается исчезнуть с глаз долой, чтобы его не сочли главным виновником сестренкиной болезни. А Хорас тут как тут: бойко вызывается отнести наверх докторский саквояж.
Когда Мод исполняется четыре года, родители, посовещавшись с доктором, решают, что ее, такую хрупкую, нельзя оставлять без присмотра на всю ночь и что ни Джорджу, ни Хорасу, ни даже им обоим вместе нельзя поручать ночной догляд за сестрой. Отныне спать она будет в маминой комнате. Тут же принимается решение, что Джордж перейдет спать в комнату к отцу, а Хорас останется в детской. Джорджу сейчас десять лет, Хорасу – семь; видимо, резонно считать, что возраст греховности уже не за горами и двоих мальчиков не следует оставлять наедине. Разъяснений никто не дает, да никто и не просит. Джордж не интересуется, почему его отправляют на ночлег к отцу: в наказание или в награду. Так надо – вот и весь сказ.
Джордж с отцом вместе молятся, преклоняя колени на выскобленные добела половицы. Потом Джордж залезает в постель, а отец запирает дверь и гасит свет. Перед сном Джордж иногда обращается мыслями к этим половицам: вот бы душу его кто-нибудь точно так же отскоблил добела.
Отец спит беспокойно: то стонет, то кряхтит. А время от времени, уже под утро, когда за край шторы начинает заглядывать рассвет, устраивает проверку в форме вопросов и ответов.
– Где ты живешь, Джордж?
– В доме викария, в Грейт-Уэрли.
– И где это находится?
– В графстве Стаффордшир, отец.
– А оно где находится?
– В центре Англии.
– А что есть Англия, Джордж?
– Англия – это пульсирующее сердце Британской империи, отец.
– Неплохо. А что есть кровь, струящаяся по артериям и венам Империи к самым дальним берегам?
– Англиканская церковь.
– Неплохо, Джордж.
Вскоре отец вновь начинает стонать и кряхтеть. На глазах у Джорджа края шторы отвердевают. Он лежит и думает об артериях и венах, которые красными линиями на карте мира связывают Британию с другими территориями, закрашенными розовым: это Австралия, Индия, Канада, а также вездесущие пятнышки островов. Ему грезится, как по дну океана, подобно телеграфным кабелям, тянутся сосуды. Грезится, как в этих сосудах бурлит кровь, чтобы излиться в Сидней, Бомбей, Кейптаун. Кровопроводящие магистрали – где-то он слышал такое выражение. Под пульсацию крови в ушах его опять клонит в сон.
