Арвеарт. Верона и Лээст. Том I - страница 6

Проректор вспотел от волнения: «Здесь девятьсот, как минимум…»

«Я, конечно, могла бы вернуться – из Иртара обратно в Америку, но то, чем я занимаюсь, это – всё для меня, понимаете? И дело даже не в этом. Дело в том, что мне объяснили, что в случае отчисления я обязана компенсировать запредельную сумму денег в размере семидесяти тысяч. А у мамы нет таких денег. Она работает в школе – не учителем, а ассистентом, и получает две тысячи – до налогов и отчислений. А эти „семьдесят тысяч“ в пересчёте на наши деньги – примерно сто сорок тысяч. И это мы не потянем ни при каких усилиях. Поэтому я не знаю, для чего я сейчас пишу Вам. Просто знаете, как случилось? Я уже в третьем классе стала снимать себе копии с „Медитерального Вестника“ – с Ваших статей и заметок; Вы печатались в каждом выпуске. Я почти их не понимала, но читала их постоянно и работала с терминологией, и всё прояснилось как-то, а в конце четвёртого класса… У нас в вестибюле – картины – ранние тервинисты (не подлинники, а копии). И у меня там любимая – „Бресвиарский Маяк“ Бекривара. Она меня просто притягивала, с той самой первой секунды, когда я её увидела. И вот, я упала с дерева – спрыгнула неудачно и повредила коленку, но никому не сказала, потому что мне было стыдно. И было ужасно больно. И ночью, когда все спали, я подошла к Картине… – знаете? – так – припрыгала, – стою перед ней и плачу, и вдруг у меня в сознании появляются чьи-то мысли… то есть – буквально вспыхивают… возникают целыми блоками: „Успокойся. С этим ты справишься. Это – несложная травма. Сядь на пол и сконцентрируйся“, – и далее – шаг за шагом, пока я её не вправила. И после того момента я стала с ней разговаривать. Я имею в виду с Картиной. Разговаривать мысленным образом. И я начала приходить к ней с вопросами по биохимии. И Картина мне всё разъясняла. И с другими предметами тоже. Мы могли общаться часами. В основном – по ночам, конечно, и на самые разные темы – от теоретической физики до арвеартской поэзии. Но с Вами эту Картину я пока что никак не связывала. То, что Вы к ней причастны, я поняла в девятом. Я готовила лабораторную по „воздействию на поведение примитивных животных“ и мне не хватало данных по одному вопросу, а времени было мало и я обратилась к Картине, и она мне продиктовала кое-какие цифры по мышечной стимуляции у этих несчастных планарий. И всё обошлось на ура. А через месяц примерно, в октябрьском выпуске „Вестника“, я увидела Вашу заметку, приводившую разные данные, которые Вы получили в ряде экспериментов, проводимых дистанционно. И в случае эксперимента с низшими в виде планарий все результаты совпали. А эти опыты ставились дней за десять до публикации. Это значит – Вы были единственным, обладающим этими данными. И я до того обрадовалась, Вы даже не представляете! И потом я пришла и спрашиваю: „Вы – экдор Эртебран, получается?“ А „Вы“ тогда засмеялись и сказали: „Да нет, Верона! Я – часть твоего подсознания!“»

– Верона, – сказал проректор. – Прекрасное имя – Верона, и ты – под опекой Кураторов. Нет ничего удивительного, что ты напрямую связалась со мной. Они тебе в этом способствуют. А как тут не поспособствовать? Ребёнка с такими данными нельзя оставлять без внимания. И ты пока не догадываешься. «Бресвиарский Маяк»… символика… Во всём сплошная символика – что в имени, что в названии.

«А потом, уже после каникул, „Вы“ мне сразу сказали, чтобы я попросила у Таерда рукопись под названием „Структурно-функциональные парадигмы работы синапса“. Я отправила сообщение, экдор Таерд приехал в школу, вызвал меня с урока и говорит: „Между прочим, завтра по ней защита. Тема, конечно, мелкая, но методика интересная. Можно сказать – уникальная“. Ну и вот, и потом он уехал, а я сижу и читаю, и выясняю сразу же, что „автор“ этой методики утверждает в самом начале, что „разработал методу прижизненного анализа деднтритных шипов в гиппокампе посредством локальной инфузии красителя кальцеина“. А Вы, насколько я знаю, говорили о том же самом в заметке „Проблемы исследования…“ в приложении к выпуску „Вестника“ девятилетней давности. Вы в этой заметке рассматривали несколько вариантов и от этого отказалась (в пользу белковой экспрессии). И Экорен – этот „автор“ – стянул у Вас эту идею без малейшей доли стеснения. Тогда я связалась с Центром и спросила его напрямую, когда он подошёл к экрану: „Экдор Экорен, я надеюсь, вы объявите на защите, что идея такого анализа принадлежит на деле Лээсту Эртебрану, и что вы её позаимствовали совершенно бессовестным образом?“ Он, конечно, сразу задёргался и сказал, чтобы я не вмешивалась. А я ему отвечаю: „Я иду к директору школы и ставлю его в известность. Он – в учёном совете Центра, и, думаю, будет счастлив взять на себя ответственность…“ Именно так я и сделала и работу с защиты сняли, а Экорена уволили. Ну так вот, и затем, после этого, было несколько разных случаев и все они были как-то напрямую связаны с Вами. То есть я понимаю, конечно, что это не Вы, к сожалению. Это кто-то, кто связан с нами – буквально телепатически. Хотя в подобных масштабах представить себе немыслимо. И только по этой причине я решилась на это безумие…»