– Ну вот, – сказал Лаарт, – что выберем? Судя по той афише, можно послушать оперу, либо отпишем Зуннерту, что мы с тобой выполняем особого рода задание и не знаем, когда появимся, после этого снимем два номера и ударимся во все тяжкие.
– В какие? – спросил помощник.
– Напьёмся, – сказал Трартесверн, – а там уже как получится.
* * *
Верона, проснувшись утром – на рассвете, с мыслью о Лаарте – о том, что хочет увидеть его, представила с крайней отчётливостью и глаза его – тёмно-серые, и губы его – сухие, красиво и твёрдо очерченные, и густые светлые волосы, и сказала себе: «Я попробую. Я ведь знаю, как это делается…» На синтез сератонина ушла секунда по времени. Она прошептала: «Вот оно…» – ощущая восторг – немыслимый, и осознала тут же, что медленно поднимается – поднимается всем своим телом, а не только одним сознанием, как было в случае с Акройдом – во время полёта – астрального. Осознание было страшным. Она просто застыла в воздухе, не в силах сделать хоть что-либо, пока наконец не почувствовала, что тело её подчиняется ей.
– Я должна опуститься ниже… – прошептала она, концентрируясь, вбирая в себя ощущения – новые, удивительные – управления своим телом вопреки земной гравитации. – А теперь я хочу подняться… Боже, как это просто! Это точно так же, как с Ястребом!..
Трартесверн тоже проснулся – в момент её пробуждения, и лежал какое-то время, силясь понять, где находится. Окно во всю стену, лоджия, вид Игеварта – ажурного, полупрозрачные занавеси, кровать – широкая, мягкая, диван, картины на стенах, камин с мерцающим пламенем… «По-моему, я в гостинице… – решил он с большим удивлением. – А как я здесь очутился? Мы с Ладарой пускали кораблики… после этого мы поужинали… потом я читал, по-моему… Пуаро… об убийстве в поезде… Потом я немного выпил, а дальше уже не помню… раньше такого не было… И голова раскалывается…» Он поискал деквиантер, который не обнаружился, посмотрел на часы на тумбочке – небольшой дисплей с информацией, и прошептал, бледнея: «О нет! Святые Создатели! Меня что, прокератомировали?!» Уверившись в этой мысли, он кое-как поднялся, добрался до ванной комнаты и увидев своё отражение, буквально застыл от ужаса.
– Чёрт… – прошептал он, – приехали… Значит меня уволили и я тут спиваюсь, как проклятый…
После горячей ванны, побрившись и чуть успокоившись, он покурил на лоджии, вернулся обратно в комнату и проверил рубашку с джинсами – в поисках информации. В джинсах нашлась бумажка – из разряда «бумаги для записей», с красивым гостиничным вензелем. Развернув её, Лаарт ахнул – на белом листке бумаги его почерком было записано: «405-ый. Моника. Встретиться обязательно». Простояв с минуту в раздумьях, он подошёл к деквиантеру, укреплённому выше тумбочки, и, заказав себе завтрак, попытался связаться с Кридартом. Ответ был неутешительным:
– «Аппарат абонента находится в неисправности».
– Так, – сказал Лаарт, – мило…
Его взгляд обратился к пакету, что лежал на большом диване, рядом со скомканным джемпером – пластиковому пакету с надписью Marks & Spencer – однозначно «альтернативному». Внутри оказались лекарства и лист с подробной инструкцией:
«Экдор Трартесверн, простите, Вы сейчас ничего но помните, вследствие амнезии, и находитесь на лечении. Принимайте таблетки, пожалуйста. По две белых утром и вечером. Днём, во время обеда, синяя. Также, для консультации, Вам нужно срочно связаться с проректором Академии. Чем раньше Вы это сделаете, тем быстрее Вы сможете выздороветь. Вот номер его деквиантера…»
