- Пей.
Протягиваю Тоне бутылку коньяка, которую она забирает дрожащими руками. Её колотить начинает - я знаю это состояние, когда напряжение отпускает, и невозможно справиться с крупной дрожью. Сомневается, но я настойчиво подталкиваю к ней бутылку:
- Пей!
Жадно глотает коньяк, но тут же начинает кашлять и задыхаться. На глазах слёзы выступают, но почти сразу дрожь стихает.
- Он тебя не тронул? Ну, в другом смысле…
Сам не знаю, как мне удаётся задать этот вопрос спокойным тоном. Наверное, потому что отгоняю от себя картинки, что перед глазами мелькают.
- Не успел.
- Хорошо.
Тоня голову опускает, и я сажусь перед ней на корточки. Ноги обхватываю ладонями, чуть сжимаю - потребность вот так трогать её, знать, что она реальная - зашкаливает.
- Я тебя забираю сегодня.
- Куда?
Снова на меня смотрит… на меня так никто и никогда не смотрел. Это даже словами не описать - просто прочувствовать нужно, также остро, как и я чувствую. Только тогда понять можно, что именно во взгляде этом кроется.
Как будто я для неё - это всё. И мне даже сомневаться не нужно, что она искренна, в каждом движении ресниц, в каждом выдохе своём.
- К себе.
- Куда - к себе? Втроём жить будем?
Она усмехается, болезненно, будто горечь на губах у неё, а Тоня изо всех сил делает вид, что не ощущает этого вкуса.
- Я помню про то, что женат, если ты об этом. И нет. Жить втроём мы не будем. Пакуй барахло, а лучше - бросай всё здесь. Завтра купим тебе, что нужно. И отпуск возьмёшь, пока передохнёшь, потом подумаем, что со всем этим делать.
Молчит, а я себя неуютно под взглядом изучающим чувствую. Что она увидеть хочет? Прочесть по моему лицу? Что это всё, что я пока могу ей предложить? Или обещания какие-то нужны, которые дать не готов, потому что не уверен в том, насколько быстро смогу их выполнить?
- Я… Я не могу уехать отсюда.
- Почему?
- Здесь же отец. И это дом мой.
- Отец твой довёл до того, что тебя мужики ждут возле квартиры твоей, чтобы трахнуть во все щели. Это тебе нравится? Так хочешь дальше жить?
- Нет! - выкрикивает это слово, а сама пятнами вся идёт. - Нет… я же почти всё решила.
Решила она, ну-ну. Так «решила», что губа вон опухать начинает на глазах изумлённой публики.
- Тонь… Я тебе честно скажу - то, что я так спокоен… ты не представляешь, чего мне это стоит. За шкирку тебя готов отсюда выволочь и увезти. Но мне не хочется завтра сидеть в офисе и гадать, осталась ты дома у меня или помчалась к отцу. Поняла?
- Да.
- Хорошо. Тогда мы делаем так, как я сказал. Если хочешь - будет у тебя отпуск. Возьму тебя на гостевой режим. - Растягиваю губы в улыбке, хотя мне совсем не до веселья. Потому что, сука, меня всё это злит. Но доводить Тоню своими взбрыками, весьма, кстати, оправданными, точно не собираюсь. - А если ты не хочешь… я просто встаю и уезжаю. И можешь дальше барахтаться в этом дерьме сколько влезет.
Её взгляд меняется - отголоски того, каким был только что, меняются. Сначала в глазах удивление плещется, следом - испуг. Только знать бы, чего боится - меня потерять или один на один со своим ворохом проблем остаться?
- Я сейчас тогда… соберусь только. Я быстро.
Она вскакивает с бортика, и я поднимаюсь на ноги тоже. Начинает лихорадочно хватать с полки всякое бабье барахло - тушь, расчёску, щётку зубную. Завинчиваю пробку на бутылке и возвращаюсь в кухню, давая Тоне время на сборы.
