Ася подошла к рабочему, разбиравшему металлическую конструкцию.
– Сударь, подскажите, где можно найти господина Бартошевского, фокусника?
– Ну я Бартошевский. Чего надо?
Рабочий обернулся, и Ася с удивлением узнала в нем того самого красавца, который занимал ее мысли последние дни. Без грима, фрака и цилиндра он больше походил на приказчика из лавки колониальных товаров.
– Я… Вы меня не узнаете? Ну, часы… у меня в кармане… на представлении. Помните?
– Ну, допустим, и что?
Ася и сама не могла объяснить, почему пришла именно к нему, почему решила, что их что-то связывает, что он должен ее узнать.
– Я хочу работать в цирке, хочу выступать с вами, – сказала, словно в омут нырнула.
– Выступа-а-ать? А что ты умеешь?
– Я?
– Ты, ты. Что я умею – я знаю.
– Петь умею. Я хорошо пою, всем нравится.
– Это в цирке без надобности. Здесь надо быть гибкой, смелой и выносливой, уметь красиво двигаться и пахать как каторжная. Танцевать хоть умеешь?
– Умею… Научусь, то есть…
– Понятно. Ноги покажи.
– Что?
– Ноги, говорю, покажи.
Ася в растерянности приподняла подол и выставила вперед поочередно одну и другую ноги. Бартошевский рассердился, сказал раздраженно:
– Барышня, ты была на представлении, видела, в каких костюмах танцуют мои ассистентки. Надо иметь красивые ноги и стройную фигуру. Что ты мне щиколотки показываешь? Стесняешься – сиди дома.
Ася зажмурилась и задрала подол выше колен. Фокусник обошел вокруг нее, почесал подбородок, скомандовал:
– Тулуп сними.
Она послушно скинула тулуп, поежилась на холодном ветру. Фокусник еще раз обошел вокруг нее, окинул оценивающим взглядом. «Как кобылу покупает», – подумала Ася. В ее душе нарастали недоумение, обида, ведь она ожидала совсем другого отношения, но монастырская привычка к смирению одержала верх над чувствами.
– Одевайся, простынешь, – вновь скомандовал Бартошевский. – Тебя как зовут? Чья будешь? Родители не хватятся?
– Не хватятся. Сирота я. Анастасия Севастьянова.
– А чем живешь, Анастасия Севастьянова?
– В церковном хоре пою… пела.
– О как! Из церкви да в цирк. Отчаянная ты, однако, – Бартошевский заулыбался, его взгляд потеплел, и в глазах вновь заблистали искорки.
– Зося, – окликнул фокусник проходившую мимо девушку, – вот барышня просится к нам в труппу.
В девушке, которую приняла бы за обычную мещанку, встреть ее где-нибудь на улице, Ася узнала ту самую сияющую блестками артистку. Это она сначала исчезла в темном ящике, а потом внезапно спустилась из-под купола шапито.
– Это вместо Клары взять хотите? А что? Комплекция подходящая, росточком такая же, костюм, пожалуй, впору придется. Упитанная чуток, но у нас быстро похудеет.
– Лучше бы, конечно, цирковую… Эту еще обучать и обучать.
– Обучим, лишь бы не трусила. Я тоже не в опилках родилась.
– А вот сейчас и проверим, годится или нет. Айда на арену.
Ася с Зосей стояли посреди круглого пространства, с которого все еще сгребали опилки.
– А что случилось с Кларой? – осмелилась спросить Ася.
– Да ничего плохого. Беременная, замуж собралась. И с тобой ничего плохого не случится, не бойся.
Сверху спустились качели. Вблизи, без цветочной гирлянды, они выглядели как обычные, только с узкой перекладиной вместо доски.
– Садись, – сказал подошедший Стани́слав, – держись крепче, станет страшно – скажи, опустим на арену.
Он надел на Асю пояс, тросик от которого пристегнул к стропе качели и крикнул кому-то в сторону:
