Линда внимательно изучала Мактумова, благо ее положение за столом располагало. Где-то произносили в порядке очередности тосты другие коллеги, но остальные уже слушали вяло, и повсюду рождались маленькие междусобойчики.
Экономистка казалось женщиной в самом соку. По сравнению с ней Линда чувствовала себя маленьким ягненком рядом с матерой волчицей. Причем волчицей очень симпатичной, своенравной, от которой ни одна жертва мужского пола целой не уйдет.
Но Мактумов с Кувшинниковым с отцом по работе практически не пересекались. У Джона Кардвелла имелось в подчинении два департамента. В одном директорствует Камаев, а в другом – Башлин.
Линда взирала на шумное сборище и в который раз мысленно прокручивала события, предшествовавшие гибели отца. Все началось с того, что ее отец в один апрельский день затеял устроить поездку в Турция на уикенд вместе с Камаевым и Башлиным с целью налаживания непростых отношений с первым. Такая вырисовывалась картина того апрельского дня в Турции…
…Кардвелл, Башлин и Камаев шли по деревянному настилу, шаткому от тысяч ног, нещадно топтавших их десятилетиями. Справа музей со львами во дворике, вдалеке остатки загадочного города, где возвышалась белая статуя бородатого старика, похожего на Сократа из университетского учебника истории, правда с отбитыми руками.
Не теряя времени мужчины двинулись к бассейну Клеопатры, где пришлось оставить по сотне лир. Пройдя турникеты, они увидели кишащий людьми пресловутый бассейн сладострастной царицы. Кого здесь только не было! Многочисленные китайцы, тяжеловесные американцы, входящие во вкус насыщенной культурной и игровой жизни восточные европейцы, флегматичные, познавшие смысл жизни индусы…
Все они зарабатывают деньги, чтоб потом приехать на такой вот курорт или историческое место и весело их растратить. А турки в плане благоустройства и вытягиванию денег съели собаку. Впрочем, это, естественно, преувеличение, фигура речи. Собаки, большие и маленькие, спали на тридцатиградусной жаре в тени навесов и тентов, не обращая внимания на шагающих через них туристов.
– Хорошо все продумали, – восхищался Камаев. – В центре ящики для лишних вещей, дальше кабины для раздевания. Разделся и шуруй прямо до бассейна.
Башлин флегматично молчал. Он совершенно индифферентно относился к происходящему, – казалось, ничто не может вывести из этого состояния. Наверняка и в этот момент он перебирал в уме различные комбинации, высчитывая, каким образом можно оптимизировать производство.
Джон Кардвелл улыбался. Кто знает, о чем он думал в последний день жизни. Линда отдала бы многое, лишь бы узнать, прикоснуться к его мыслям. Эх, отец, отец, как нелепо отняли твою жизнь.
Между тем Джон медленно, но неотвратимо двигался к своей смерти. Но не в этот час. Пока они заложили по десятке лир за ключики от ящиков для вещей, причем за всех расплатился Марат Камаев. Но ничего не терял: по возврату ключей скромный депозит тут же возвращался. Затем они пошлепали к кабинкам, чтоб через некоторое время выйти, сверкая белоснежными, под стать карбонатнокальциевым травертинам Памуккале, телами.
Джон любовался пейзажем, смотрел направо и видел древний город, наверху летали беспечно-бесстрашные дельтапланеристы, распугивая стрижей и ласточек. В песке шуршали юркие ящерицы, тщетно ища зеленые росточки травы, чтобы спрятаться от докучливых детишек, с радостными возгласами охотящимися на пресмыкающихся. Но вот друзья-коллеги спускаются по лестнице мимо грузного контролера-надсмотрщика.
